Я, конечно, порадовался за Педро Фуэнтеса, хоть и не знал его настоящего имени.
«Хорошо бы, думаю, попрощаться с ним напоследок. Кто знает, свидимся ли когда-нибудь?»
Тут внезапно какой-то непотребный шум из коридора раздался, двери распахнулись, и в палату мой генерал вломился в орденах и при папахе. А следом за ним, как пехотинцы за танком, вбежали журналисты всех мастей с камерами и диктофонами, с фотоаппаратами и записными книжками и все у койки сгрудились и надо мной нависли так, что я аж глаза зажмурил.
Посмотри на меня, Панкрат! генерал взывает. Таким голосом, наверное, Иисус взывал над могилой Лазаря. Открой глаза, сынок!
По речи чувствую, что он под мухой, глаза открываю и начинаю скромно улыбаться. А генерал громогласно объявляет журналистам:
Закончилась Противочёртова Операция нашей славной победой! Слава богу, все враги-супостаты разбиты наголову и позорно бежали в близлежащее зарубежье зализывать свои страшные рваные раны. И огромный вклад в эту великую победу внёс вот этот обычный паренёк из глухой заполярной дыры, который не пощадил своих слабых сил и чахлого здоровья на благо родной страны. Под моим личным командованием он утёр нос всем знаменитым альпинистам, в кратчайшие сроки покорив знаменитую Джомолунгму, и оттуда весьма недвусмысленно показал миру чего на самом деле стоит наша горячо любимая Отчизна!
Тут генерал попытался наклониться ко мне и обязательно упал бы на мою исхудалую грудь, но журналисты его подхватили и снова поставили вертикально. Тогда он сорвал со своего мундира какой-то орден и прицепил его прямо на одеяло, которым я был тщательно обёрнут. После того выпрямился старик и отдал честь мне.
Теперь твой он, сынок! Носи, Панкратушка! крикнул, в пьяном умилении слезами заливаясь и по лицу их папахой размазывая. Заслужил ты этот орден, геройская твоя харя! Раньше и я таким же ловким и отчаянным был, да вот доконали меня черти окончательно, и ныне я с восторгом отдаю эстафету и многолетний опыт молодёжи. Ещё чуть-чуть и начнёшь ты вместо меня чертей гонять по всем правилам военного искусства.
А вокруг фотовспышки щёлкают, видеокамеры моргают, журналисты шушукаются. Осознаю я, что в данной ситуации и мне следует ответное слово сказать пьяненькому генералу ради средств массовой информации, и пытаюсь приподняться на кровати, но присутствующие меня силой удерживают.
Лежите, лежите, товарищ геройский воин, шепчут. Вы изранены вдрызг, вам вставать нельзя!
Я на орден глаз скосил, а на нём «За взятие Бастилии» выгравировано.
Почётно. Эксклюзивно. Значимо. Экскурс в мировую историю к тому же. В общем, вполне приятный орден попался, грех жаловаться.
Что вы испытывали, выполняя такую важную задачу? интересуются журналисты. Не боялись ли?
Испытывал я тогда огромную ответственность, отвечаю осторожно. А бояться мне было некогда, на меня там дел по самое горло навалилось. Одна боязнь у меня была поручение не выполнить, тогда мне точно кранты были бы.
Тут одна маленькая шустренькая журналисточка вперёд всех просочилась, микрофон мне прямо в грызло суёт и губами надутыми шепелявит:
Что вы скажете нашему государю при встрече, когда он вам звание Героя будет присваивать?
Тут у меня от удивления рот раскрылся, и медсестра, не желая упускать такого замечательного случая, игриво хихикнула и термометр мне туда сунула. Я для разъяснения ситуации генерала глазами поискал, но того уже из палаты вперёд ногами выносили перебрал старичок на радостях. Выносят его санитары, а он весь беспомощный такой, обессиленный и вялый волочится по полу, и только губами песню строевую поёт. Вижу, что никто мне сюрприз не растолкует. Тогда притворился я вконец измождённым боевыми ранами, руки к обмороженному паху прижал, термометр из рота выплюнул и говорю многочисленной публике:
Ах, оставьте меня, дорогие работники масс-медиа. Слаб я ввиду моего специфического ранения, и потому очистите помещение до лучших времён. Медсестра неудержимо желает со мной интимные процедуры вытворять.
Недовольные они такие стали, рожи скривили, будто каждый по ложке дерьма выкушал, но деваться некуда вышли. А я медсестричку деликатно вопрошаю:
Что это они про встречу с царём говорили? Или это померещилось мне по слабости моего истерзанного восприятия?