Она на редкость все понимает и тонко ценит.
Вскоре Авилова пригласила нас к обеду. Они жили в одноэтажном особняке на Спиридоновке (ныне улица Алексея Толстого). У подъезда я увидела санки, около стояла молоденькая девушка и прощалась со старушкой. Иван Алексеевич посмотрел на них и сказал:
- Какая прелестная девушка и как трогательно целуется, наверно, с няней.
Это была дочь Авиловых, Ниночка.
В просторной столовой мы познакомились с Авиловым, пожилым, среднего роста плотным человеком с седой бородкой и короткой шеей. Тут же были два сына, призывного возраста, оба высокие, старший покрупнее, широкоплечий с поднятой грудью, присяжный поверенный, а младший - худой.
Начали говорить о войне, но быстро перешли на литературу.
Ее сыновья рассказывали, что у них на вечеринках часто была игра "в присуждение премии за лучшие рассказы". Однажды первый приз получила Ниночка.
- Я всегда угадывал мамин рассказ, - сообщил старший сын, - по стилю, по манере.
Чувствовалось, что дети и мать - одно. Не только любовь между ними, но дружба, близость.
К концу длинного обеда все развеселились.
Угостили они нас тогда хорошо: между прочим огромной нельмой. С того года, с года войны, в Москве появились сибирские рыбы - нельма, максун, кета, почему-то их раньше не привозили?
Много смеялись. Кто знал Ивана Алексеевича, как собеседника, знает его неистощимый юмор, но много юмора было и у Лидии Алексеевны. Было необыкновенно забавно слушать их разговор.
Иван Алексеевич приглашал ее на литературные собрания "Молодой Среды", но она не вошла в литературную среду Москвы. Тогда ей было не до того: волновалась за сыновей, новая жизнь в Москве отнимала много времени. Да и у нас не было ни дня свободного: много знакомых, родных, всяких заседаний и развлечений. Мы долго не виделись. В конце осени 16 года Иван Алексеевич прочел в газетах о внезапной смерти Авилова. Я была на отпевании.
Весной 17 года моя мать встретилась с Лидией Алексеевной на Пречистенском бульваре, она уже была в полутрауре, - прошло полгода со дня смерти мужа, - мама восхищалась, как она была элегантно и изящно одета. Лидия Алексеевна просила маму передать нам, что они переехали в Гагаринский переулок, сообщила адрес, очень просила нас к ней зайти. И мы стали у нее бывать.
Квартирка была уже маленькая. За это время Ниночка вышла замуж за офицера военного времени, брата артистки Г., который много рассказывал о петербургских событиях, где он пережил революцию. Он был очень развязный, полная противоположность тихой, вдумчивой, мало говорящей и милой жене.
Лидия Алексеевна тогда нам с большим юмором рассказывала, как она вернулась из имения, куда ездила с няней за продуктами. Рассказывала о солдатах, которых уже было не мало в деревне и уйма в вагонах: все благодушны, наслаждаются своими привилегиями, среди молодых уже появились эсеры. Она прекрасно рассказала, как она с няней тащили мешки с припасами, как им пришлось подлезать под вагоны в Туле, и о том, что, когда она была под вагоном, то вдруг ее осенило:
- Да я ведь старенькая...
И ей сделалось очень смешно, и она едва вылезла. А было ей всего пятьдесят два года! В те времена мы ничего не знали о ее любви к Антону Павловичу. Она бережно охраняла свои чувства от всех, - так же, как когда-то оберегал их и Антон Павлович Чехов.
После октябрьского переворота мы иногда встречались с Лидией Алексеевной. Тогда в Москве уже говорили о Белом движении на Дону и о Корнилове. Ее зять, офицер, отправился с Ниночкой на юг. Лидия Алексеевна с сыновьями остались в Москве. Мы уехали в Одессу 21 мая по старому стилю. До ноября 1922 года, когда мы получили от Лидии Алексеевны первое письмо, мы ничего о ней не слыхали. Письма ее удивительны.