С бабушкой мы говорили об отце. Она вспоминала его весёлым и жизнерадостным, добрым и правильным, несмотря на его трудное детство, наполненное до краёв нуждой и лишениями. Он был единственный из семьи, кто оказался на чужбине, в Сибири, о которой она не имела никакого представления.
Бабушка казалась мне древней и мудрой. Она отметила мою схожесть с отцом по характеру. Я была такой же общительной и жизнерадостной, каким она помнила его в юности. Самое жуткое для меня было то, что мы вели беснду через переводчика. В этом качестве выступала опять кузина Марийка, с которой мы породнились в тот год по-настоящему. Бабушка говорила на своём родном немецком диалекте. Она не училась в школе советского времени, не изучала литературного немецкого, не встречалась с русскими в своём селении и не говорила с ними в молодости, совершая кратковременные поездки в другие города области. До конца жизни она не знала русского языка ни в понимании, ни в написании, ни в разговоре.
Мне взгрустнулось сейчас, когда пишу эти строки. Рядом со мной в детстве никогда не было бабушек и дедушек. Недополучила я мудрости стариков. Может, поэтому так мучительно пробиваюсь по жизни через боль души, нажитую собственным опытом, страдая и мучаясь в одиночестве
В то памятное лето я поняла, что означают слова «зов крови». Поняла, но окончательно не осознала. Сегодня, прожив в Германии более четверти века, я могу сказать, почему нас называли немцами в России, об этом говорила отметка в паспорте в графе национальность, но почему нас в Германии называют до сих пор русскими до меня и сейчас не совсем доходит. В то лето я была естественным приложением к вновь обретённым родственникам и не пыталась рассуждениями омрачать новую, открывшуюся мне реальность.
Тогда я влилась своим светлым любознательным существом в окружающий меня удивительный мир, и он принял меня такой, какая я есть, со всеми плюсами и минусами, слабыми и сильными сторонами. Несколько недель провела я в школьном трудовом лагере на сельских полях. Проживали в палатках посреди степи, как вольные птицы на колхозных хлебах. Работать приходилось наравне со всеми, зато потом вечера для души и сердца, доброта, витающая в воздухе, первая влюблённость.
Только сейчас осознаю, что это была пора настоящего взросления и становления души, пора светлого счастья, полного тёплого участия и дружеской поддержки.
Язык и культура. О двуязычии переселенцев на историческую родину. Отклик на очерк немецкого писателя Нелли Косско «Богатство принято хранить» (журнал «Новые Земляки». 2017 год)
Тема, затронутая писателем Нелли Косско в очерке «Богатство принято хранить», в наши дни, да и всегда, была и остаётся актуальной. Прожив в Германии четверть века, я являюсь непосредственным участником и свидетелем процесса интеграции народа, немцев по историческим корням из бывшего Советского Союза, в жизнь страны, которая стала для нас и наших детей второй родиной.
При чтении этого очерка мне вспомнилось, как отец, родившийся в одном из немецких сёл на Урале, говорил своим знакомым-немцам, депортированным в годы войны вместе с ним в Сибирь: «Я хочу, чтобы мои дети не испытывали того, что испытал когда-то я. Хочу, чтобы они по настоящему адаптировались в русской среде. Им здесь жить. И я хочу, чтобы ярлык фашисты не висел над их головами, как дамоклов меч». Именно отец, мой самый дорогой человек, поддержал когда-то моё решение стать учителем русского языка и литературы, хотя я могла бы учиться и на факультете иностранных языков.
В течение жизни я поняла, что она не спрашивает нас, чего мы хотим, и сами мы не можем желаниями корректировать эту дорогу. Если судьба целого народа, русскоязычных немцев, находится и сейчас не в их руках, то кто знает, куда и как повернёт нас рок событий?
Часто вспоминаю первые годы проживания в Германии. Родственники, прожившие тогда здесь уже более пятнадцати лет, серьёзно предупредили, чтобы мы не вели на улице и в общественных местах разговоры на русском. Им было стыдно за нас перед соседями. При каждом удобном случае они напоминали, что мы не в России. Местные прерывали наши разговоры на русском теми же словами: «Если вы сюда приехали, то должны» В душу медленно заползал страх и мысль о том, что надо приспосабливаться, подстраиваться под местное общество. Уже точно не помню, но, думаю, что именно тогда и начал проявляться комплекс неполноценности, который впоследствии помешал остаться самой собой и привёл ко многим нежелательным последствиям в знакомом окружении.