Горе тому, кто переходит им дорогу. Так же играючи и весело они уничтожают, стирают противника с лица земли. Попавшие к ней в немилость паковали чемоданы и «с жёнами, с детьми и с домочадцы, и со всеми животы» бежали из города, где им не было бы житья.
Когда она, крупная, золотоволосая, с победно выставленной витринной грудью, стремительно двигалась к президиуму от образуемого ветра в зале разлетались листы бумаги и шевелились волосы на головах сидящих.
Вот такие разные сестрички Хансен.
Оторвавшись по полной, Лариса заявилась в родной город с имуществом, уместившимся в школьном рюкзачке. Квартиру, как потом выяснилось, она переписала на семейку многодетных алкашей.
У нас сдружилась с кладбищенским смотрителем-поэтом («Поэт несчастный и безвестный а значит и высокой пробы»). И осела в домике рядом с милейшими, кроткими, тихими его подопечными. Прибирала заброшенные могилки, садила цветы. Мыла в часовенке полы, отскребала от воска подсвечники. На отпеваниях подтягивала батюшке неожиданно чистым и высоким голосом.
И внезапно, как озарение, в ней вспыхнул дар сказочницы.
***
«Утерянные женские перчатки лежали на асфальтовой дорожке. Кто-то из прохожих повесил их на ветках клёна. Издали казалось, что у дерева выросли две оранжевые ладошки с приветливо растопыренными пальцами.
И хорошо, что они висели высоко, потому что малолетние школяры тут же попытались поддеть их. Не дотянулись и от досады лишь покидали галькой. Потеряшки дрожали от ветра и от страха перед хулиганами. Но потихоньку успокоились, освоились и начали с любопытством озираться. Нет худа без добра! Никогда бы им не увидеть со своей высоты столько деревьев, домов, людей, машин, звенящих трамваев.
Конечно, хозяйка любила и заботилась о них: смазывала кремом, сушила в расправленном виде завёрнутыми в полотенчико на подзеркальнике. Но ведь до сих они видели в основном лишь душистую полутьму тесной сумочки!
Они ещё пахли духами, но с каждым часом всё слабее. Их аромат привлёк ветер, и он, противный, носился вокруг как сумасшедший. Потом бедняжки промокли насквозь под дождём, но быстро высохли на солнце. Они всерьёз забеспокоились, не состарятся ли от таких резких климатических перепадов, и беспомощно шевелили пальчиками, чтобы размять нежную импортную кожу.
Потом вокруг расселась стайка воробьёв, и сестрички просто оглохли от их пронзительного гвалта. На одну перчатку упали перламутровые капли. Она сначала обрадовалась, решив, что именно такого драгоценного украшения ей не хватало. Но поняв природу «драгоценности» и отчего хихикает в кулачок сестричка, огорчилась. Впрочем, ненадолго: ведь брызнет дождик и всё смоет.
Вдруг обе затрепетали от страха. На них пристально смотрел мужчина. Ведь наши вещи, как собачки и кошки, сразу чувствуют плохого человека, просто не могут предупредить об этом хозяев а вы не знали? Мужчина втянул сладкий запах духов, и ноздри у него раздулись и задрожали как у зверя. Он воровато оглянулся и сдёрнул одну перчатку. Вообще-то хотел левую, но разглядел на ней воробьиные кляксы.
Напрасно оставшаяся перчатка умоляла прохожих помочь и изо всех сил раскачивалась на ветке её никто не слышал. Сестричку унёс прочь извращенец. Ясно же, что только извращенец мог разлучить парные вещи. Обычный человек преподнёс бы дорогие и почти не ношенные перчаточки жене там или любовнице. А этот шёл и жадно нюхал пахнущую молодой кожей перчатку. Слава богу, несчастная лежала в глубоком обмороке и не видела этого
Скоро она надоела перчаточному маньяку-фетишисту. Он подобрал где-то другую фаворитку. А наша состарившаяся от горя и унижения перчатка, превратившаяся в сморщенный истерзанный комочек, брезгливо была выброшена. На этом мытарства перчатки не закончились»
Ну-у, это сказка для взрослых, сказала я, дослушав историю до конца.
На детские не претендую, прокуренным голосом просипела-прохрипела сказочница Лариса.
А что же вторая перчатка?
А вот она, Лариса хитро вынула из кармана толстую руку и пошевелила коротенькими пальцами. Действительно: оранжевая, кожаная и даже слабо пахнет тонкими духами
***
Мы сидим на бревне у тлеющего костерка. Рядом дремлет, моргая поросячьими ресницами, перманентно беременная дворняга Дуся. Ларисин муж-поэт сгребает мокрые листья с дорожек в мешок и высыпает в огонь. Придавленный, он струйками испускает молочный дым, потом тут и там скользят юркие огненные ленточки. И вот пламя с победным треском вырывается, так что нам приходится отодвигаться и защищаться ладонями от прозрачного жара.