Уборка была закончена в восемь вечера. Ляля с Нелей быстренько привели себя в порядок, подкрасились (по возможности умеренно) и направились к вокзалу, взявшись под руку.
5.
Над знакомым бетонным зданием светились огромные неоновые буквы. За толстой стеклянной стеной было видно, как на первом и втором этажах ходят пассажиры, стоят в очереди у касс. От фонарей у площади было светло, как днем. Стаей кучились легкие «волги» с изумрудными огоньками у стекол.
Сегодня было свободнее, чем день назад, и сестры быстро нашли пустовавшее местечко, точно не зная, с чего же им начинать. Слева на подстеленной газетке дремал старичок. Против них сидела пожилая женщина с круглым мягким лицом. У ее ног стояли чемодан и хозяйственные сумки. Рядом мальчик лет четырех раскачивал ногами в крохотных ботиночках, вертелся и приставал: «Бабуля, а, бабуля»
Увидев двух совершенно одинаковых девочек в ярко-зеленых курточках и узких брючках, малыш так и застыл. Он, отталкиваясь ручонками, как ластами, сполз с сиденья, подошел ближе и встал перед сестрами: Он сосал пальчик и изумлялся все больше.
Ишь, хорошенькие какие, любуясь, сказала женщина. Вы, дочки, на какой поезд сидите?
Мы ни на какой, теряясь, сказала Ляля.
Мы встречаем, перебила Неля. Барнаульский. А вы?
У меня поезд, милые, только в шесть утра, пожаловалась женщина.
Ага, транзит. И родных нет в городе? подозрительно обрадовалась Ляля.
И родни нет, откуда ей здесь взяться. Дочка вызвала к себе жить насовсем. За военным она, дочка-то, вот и колесит. Видано ли дело: дитя три года в глаза не видела, сокрушалась женщина, переводя беспокойный взгляд с сумок на чемодан, с чемодана на внука и в обратном порядке.
Неля с пониманием кивала головой. Подтолкнув сестру локтем, она сказала беспечным голосом:
А вы бы могли переночевать у нас если, конечно, не против.
Разве ж родители пустят? засомневалась женщина.
А они сейчас.. в отпуске. Мы одни Это рядышком совсем, у вокзала.
Во-он оно как, прищуривая недобро глаза, и совсем другим, ехидным голосом протянула женщина. К себе, значит, зазываете?
Ну да, продолжала объяснять ничего не замечающая Неля. А ничего не замечала она потому, что самозабвенно радовалась не столько успешному исходу задуманной операции, сколько своей доброте и доброте сестры, и радовалась за женщину и ее внука, которым не придется мучиться сегодня ночью под жужжащими лампами; и за всех тех радовалась, кого сестры облагодетельствуют в ближайшие ночи. Тут близко, даже такси брать не нужно. Я помогу донести чемодан, а Ляля возьмет малыша на руки.
Чемода-анчик, значит, брать можно? сладенько улыбаясь, пропела женщина. И вдруг злобно зашипела, меняясь в лице. А ну-ка, выметайтесь отсюда! Чего рты поразевали? Щас мужа позову Щас. Сеня, Сеня! закричала она, призывно махая рукой в неопределенном направлении. Хотя ясно было, что никакого Сени тут нет. Сеня, здесь какие-то бандитки пристают! Щас милицию позову! Товарищ сержант, товарищ сержант!
Старичок проснулся и отодвинулся подальше от кричащей женщины, а та продолжала призывать новых очевидцев:
Ой, смотрите, люди добрые! Ой, чуть было от смерти спаслась! и, набрав побольше воздуха в грудь, закричала на весь зал:
Бегите отсюда, лахудры накрашенные! Бегите в свою бандитскую шайку, что честных людей заманивает. «Чемоданы, грит, берите. Поезда, грит, ждем». С дитем уже не жалеют! в доказательство она подняла и показывала желающим внука, который вертел головой, гораздо больше испугавшись ее разъяренного вида.
Вы вы дура. Вы истеричка! Как вам не стыдно! Сию минуту прекратите, слышите? шептала Неля прерывающимся голосом.
Нелечка, не надо! Нелечка, уйдем отсюда скорее, всхлипывала Ляля: Нелечка, не связывайся.
Они не знали, как не умерли от ужаса и стыда, когда шагали быстро, чуть не бежали, спотыкаясь, через зал, и вслед им говорили: «Что случилось? Вот эти, которые убегают?.. Успокойтесь, гражданка, что они вам сделали?.. Милицию надо, обокрали, может»:
Сестры выбежали на улицу, не помня себя, с зажмуренными глазами, из которых текли черные от туши слезы и заливали сморщенные от страдания, запрокинутые лица. Они заскочили за будки телефонных автоматов, потому что у них не было сил бежать дальше. Они ничего не соображали, настолько их поразили грубые ужасные слова, срам, который они пережили. Но самое страшное ждало их все-таки впереди.