«Ай, боюсь, не трогайте меня, я верный муж». Да кто на тебя покушается, господи, было бы на что. Сморчок. Давай чапай обслуживай свою толстозадую женушку, на большие-то подвиги силенок не хватит, импотент несчастный. Вот, вот, именно: у мужика в обручальном кольце на лбу вот такими буквами написано: «ИМПОТЕНТ».
Очень, очень полезно мужчинам в обручальных кольцах иногда послушать внутренние диалоги окружающих дам.
* * *
В первое же послеинститутское лето она поспешно, как-то нечаянно выскочила замуж. В свадебном застолье плясала до упаду, не замечая ни многозначительных взглядов гостей, ни тяжело опущенных глаз родни. Ни того, как искусно, артистично, оттопырив два пальчика, пил молодой; не закусывая, утирал хищно нежно алеющие пухлые, как у девушки, губы.
Над дверями уютной квартирки-гнездышка молодоженов, как над воротами Бухенвальда, можно было вычеканить: «КАЖДОМУ СВОЁ».
Раз в два месяца муж запивал, будто по графику. Как хитрый сумасшедший, как зверь, он чуял знаменательный день, вздрагивающими ноздрями втягивал запах предстоящего запоя; нежно, мягко, на звериных лапах подкрадывался к нему. А в Ларисе, по мере приближения к этому дню, внутри все тоскливо сжималось.
Хотелось выйти во двор, сесть на скрещенные ноги, поднять голову к небу и страшно, до мороза по коже, на одной ноте по-волчьи завыть, раскачиваясь телом, раскачивая косматой головой, зажав уши, чтобы не поседеть от собственного воя.
Каждому своё.
* * *
Сосед-грызун сошел. Его сменил новый пассажир: черноватый парень в кожаной куртке, с большой спортивной сумкой на ремне.
Вжикнул, раздернул молнию в бензиновую затхлость салона рвануло такой ароматной свежестью, что пассажиры завертели головами. Сумка была набита душистыми темно-красными яблоками. Вынул гигантский рубиновый плод и протянул соседке. Дружелюбно, широко, обнажив ярко-красные, как кровь, десны, улыбнулся, крепко встряхнул Ларисину руку:
Анис.
Лариса не поняла:
Сорт яблок?
Нет. Меня зовут Анис.
Да, восточные, южные теплолюбивые люди любят экзотические имена: Адонис, Талант, Алмаз Он засмеялся от едва сдерживаемого, бьющего в нем избытка молодой радостной энергии. Зубы у него были прекрасные, плотные. Вынул глянцевый журнал.
Ха-ка -ма-да, прочел громко по слогам. Не фамилия, а шарада, верно? Мой первый слог похож на смех, второй мой слог в середке алфавита Все вместе модная женщина-политик. И после паузы: Вот тут в именнике пишут: все Ирины и Марины стервы. Это правда?
По-русски говорил он прекрасно, без акцента.
* * *
Стемнело. Под потолком зажглись тусклые лампочки, от которых в салоне только сгустилась тьма. Пассажиры располагались на долгую ночь. Лариса расстегнула плащ, отерла лицо и шею домашним лосьоном, незаметным движением ослабила крючки на тугом бюстгальтере.
Беспомощно подергала заевший рычажок, опускающий кресло. Анис потянулся помочь. Как получилось, что его резиновые губы оказались близко к ее рту, она не успела сообразить. Как не успела понять, что уже находится в кольце его цепких рук, будто перышко рванувших на себя ее полное тело.
Ему пришлось унимать ее:
Тихо, тихо, не торопись, испортишь весь кайф. Все успеем, вся ночь наша.
И, огнедышащим, яблочным ртом лаская ее ухо, шепнул:
Пишут, все Ларисы тоже стервы. Люблю стерв: вы злые в постели.
Остроту ощущению добавляло то, что рядом на расстоянии вытянутой руки вокруг сидели десятки людей. И еще сладко-мучительная скованность телодвижений в крохотной плоскости, ограниченной полуопущенными креслами.
Положив голову на Ларисины колени, он не отрывал темного взгляда от ее глаз, погружая ее освобожденную от одежд грудь глубоко в рот, в ласки грубого жадного языка; менял то одну грудь, то другую, чтобы ни одна не была обижена.
Постепенно безмолвный диалог их губ, рук и прочих частей тела переместился ниже. Ларисины белеющие в темноте полные ноги проявляли чудеса акробатики: вздымались и опадали, запрокидывались и раскрывались под самыми невообразимыми углами, в абсолютно неестественных, не свойственных человеческому телу ракурсах.
Она вся была чудовищным тропическим цветком, плотоядно выворачивающим наизнанку пульсирующее, налившееся кровью нутро; облекала, обволакивала собою жертву, молниеносно втягивала и намертво захлопывалась, чтобы тут же разомкнуться, вытолкнуть и снова безжалостно и мощно втянуть.