Все, на что я подписался, мною сделано. Я отыграл свою роль, выполнил финальный аккорд, и клиент знает, что завтра для меня откроется дверь. Тем не менее он не выразил желания общаться и отказался от предложения сыграть в шахматы. Ну что я еще могу? Остается еще шанс, что он заговорит во время завтрака. Я сделал из куртки подобие подушки, настоящей сплющенной казенной подушкой прикрыл голову сверху и с горем пополам заснул. И тут кто-то осторожно тронул меня за плечо.
Жив
Саша Панченко объявился в среду первого сентября. У Долина это был, наверное, лучший день за последние несколько лет. Дочка пошла в первый класс, и он провел с ней и с Леной почти весь день. Сначала бывшие супруги проводили Динку на первый звонок, затем посидели в кафе, затем разошлись. Долин ненадолго заскочил в Управление и вернулся в большую профессорскую квартиру на Сретенском бульваре пора было уже забирать первоклашку из школы. Первый день короткий день. Динка велела отцу вновь подняться домой, чтобы на кухне в третий раз рассказать обо всем-всем-всем, что она увидела в школе. Долин с Леной много смеялись, попили чаю, и майор вышел на бульвар. «Ничего-ничего еще не потеряно», размышлял он, шагая к метро, и вновь по лицу его гуляла улыбка надежды. На «Чистых прудах» эскалатор понес его под землю.
Валерий Эдуардович, услышал он в самое ухо, очень хочется с вами поговорить без свидетелей.
Едь до «Парка культуры» и иди по набережной в сторону Нескучного сада. Я буду сзади.
Они сели в разные вагоны, и минут через тридцать, убедившись, что наружки нет, майор подошел к Саше и сделал то, чего сам не ожидал обнял своего агента. Правда, сразу засмущался.
Ты знаешь, я думал, тебя Думал, больше тебя не увижу! Рад, что ты жи что ты в порядке, короче. Что там случилось-то? Расскажи же!
Никак это невозможно! Подписка дадена.
Хер на нее! Что произошло там?
Давайте сначала вы мне скажите, что это было, а я уж после
Мы тебе сказать ничего не можем не были мы в той камере и делов мы не знаем, упирая с раздражением на «мы», отвечал майор.
Ну нет, Валерий Эдуардович, сначала вы мне расскажите. Я мамой клянусь послушаю и все, что знаю, выложу. Мне помощь нужна.
«Интересно, озадачился Долин, мама у него свет в окне. Не помню, чтоб он такие клятвы швырял». Сказать, однако, ему было нечего он на самом деле ничего об этой операции не знал, да и подписка эта.
Слушай, Саш! Смотри на меня внимательно. Я действительно ни-че-го не знаю. Ну нет у нас такой практики получать от них информацию. Они от нас да! Я и ты в этой истории исполнители. То есть я посредник, а ты исполнитель. Все, что я знаю, это то, что клиент какой-то хозяйственник с юга. Нет мне резона тебя разводить, уж поверь.
Но Саша не поверил. Попросил один день на размышление и предложил встретиться тут же завтра. Ничего не сказал он и на следующий день только извинился и ушел по мосту прочь, а майор в печали вернулся в метро и поехал домой. Если откровенно, то было ему не до Панченко. Командировка подписана его ждал Ташкент. Кроме того, отзвонился Лева Вайншельбаум и пообещал место в юридической консультации сразу после Нового года.
Увольняйся сам, не жди, убеждал старый друг, я сделаю все, что в моих силах.
Ну а самое главное начали восстанавливаться отношения с Леной. Короче, и без Немца в голове Долинской мысли толпились, сталкивались друг с другом и разлетались в стороны.
И все же, какой помощи он от меня хотел, но не сказал?
Свобода и наружка
Под утро сквозь сон мне послышалось, будто дверь в хату открылась. Быть такого не могло, а потому я решил не делать резких движений, а медленно повернулся на спину и приоткрыл глаза. Попкари с помощью одного из казахов-расхитителей выводили из камеры Федора. Точнее, выносили. Федор был мертв голова его безжизненно болталась в стороны, ноги волочились по полу. Я было приподнялся, но тут ко мне подскочил второй казах и на безупречном русском сказал негромко:
Лицо к стене!
Ты, ебанный урюк, как с вором раз начал я и вдруг все понял, замолчал и отвернулся.
Сразу после подъема камеру начали разбрасывать по этажам и отсекам. Меня вывели в стакан и забыли там. Даже хавку я принимал в стакане. Уже поздно вечером в наручниках вывели за ворота и посадили в серую «Волгу». В этот раз поехали во всем известное, правда, только снаружи, здание к центральному входу. Еще на Силикатном я отчетливо понял, что Федор для меня живее всех живых, и только так я смогу спастись сам. Вопросов я никаких, конечно же, не задавал не любят они этого, зато шутил да извинялся за исходящий от меня камерный запах. Они, впрочем, тоже не проронили ни слова. Два черта в зеленой форме отвели меня в комнату без окон и ушли, оставив дверь открытой. Не помню, сколько я там просидел, так как задремал. То есть сначала я имитировал здоровый сон человека с неотягощенной грехами совестью, но вошел в роль и действительно отключился. Разбудили меня двое из тех, что инструктировали на заводе, а белесого штымпа с ними уже не было. Разговор они вели какой-то странный, вокруг да около. Я дождался момента и небрежно вбросил фразу о том, что если товарищи считают, что я недоработал, то я готов довести тему до конца, но «Музыку», пожалуйста, уберите нахер он только нервирует. Я, говорю, без него Федора разделаю как бог черепаху. Я уже знаю, какие нити нужно потянуть. Говорил я взволнованно и искренне. Чекисты немного растерялись, но справились. «Спасибо, говорят, будем иметь в виду». К сожалению, задержанный приболел у него случился гипертонический криз.