Таким образом, в середине восьмидесятых в городе появилась пятая сила, обладавшая невероятными возможностями и обширными связями в решении спорных вопросов между коммерсантами первой волны. Гражданские и кооперативные кодексы Советского Союза еще не были доработаны, спорящим нужно было моментальное и справедливое решение, а также быстрое и неукоснительное его исполнение. Кто мог реально развести глобальную, по крайне мере, для коммерсантов проблему. Без судов и всяких бюрократических волокит. И обращались к тем кого сажали, считая изгоями и отщепенцами, отделившимися от общества, чтобы жить по своим лютым волчьим законам. Воры жили в своем маленьком и закрытом мире, не принимая в свои ряды простых граждан.
Весна восемьдесят восьмого выдалась очень холодной и дождливой. Было начало мая, но люди ходили в пальто и куртках, глубоко нахлобучивая шапки. Тахир Бакиров, мелкий и худенький парень с параллельного класса, одетый в синий адидасовский спортивный костюм, подошел к углу школы. На ногах у него были пумовские кроссовки белого цвета с приподнятым верхом. Выглядел Тахир очень модно, по-западному. Берик сидел на корточках с Сергеем из своего потока восьмого класса. Завидев улыбающегося Тахира, он живо встал.
Ну, ты даешь братишка? Берик с восхищенным любопытством разглядывал одежду Тахира.
Сергей высокий и сухощавый парень, только завершивший процесс забивания анаши в папиросу, подмигнув Тахиру, одобрительно закачав кудрявой головой.
Идет мне костюм со шкерами? самодовольно спросил Тахир.
Просто супер! ответил Берик.
Сергей, тем временем, прикурил косяк. Глубоко затянулся, смочив указательный палец слюной и смазал горящие края папиросы. Затянулся еще раз, затем передал косяк Берику. Берик затянулся лишь раз, протянутул папиросу Тахиру.
Братан, это же не серьезно! Не по-нашему, не по-татарски! отреагировал Тахир, шутливо закачав головой.
Взяв папиросу, он запыхтел так, что послышался слабый треск быстро сгорающей конопли. Все на некоторое время замолчали, то ли задумавшись над словами Тахира, то ли впав в наркотический транс, который на миг затуманил их мысли.
Ну ты и сказанул. Не по-нашему, не по-татарски! неожиданно расхохотался Берик. За ним рассмеялся басистым смехом Сергей.
Ну, я же имел в виду не нацию а наш район, стал оправдываться Тахир, Синне мине салам! дурашливым голосом пропел он, подражая какой-то знакомой татарке.
Ну, ты придурок, Таха! Тебе надо в уйгурский театр записаться на курсы! хохоча, сказал Берик. Сергей держась за живот, свалился на зеленую мокрую траву и давился беззвучным смехом.
Так они своих-то придурков к себе не берут! не унимался Тахир, и стал дурашливо ходить взад-вперед, изображая то ли гномика, то ли лилипута.
Берик познакомился с Тахиром еще в раннем детстве, до школы. Однажды Берик пошел за хлебом, но ближайший магазин был закрыт на учет, а другой продмаг был в шести кварталах. Он знал, что с мамой шутки плохи, и она могла запросто отправить его обратно в магазин. Тогда он решил проявить немного самодеятельности, и отправился туда сразу. Проходя возле одного дома, он увидел мальчика, висевшего на металлическом заборе вниз головой. Его руки и ноги держались за поручни забора. Он непринужденно раскачивался по сторонам, словно мартышка в зоопарке.
Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел! пел он хриплым голосом, правда, кроме припева он, видимо, ничего не знал.
Ты кто? спросил его Берик.
Кто! Кто! Обезьяна. Маймун по-нашему, отозвался мальчик и, ловко спрыгнув с забора, подошел к Берику.
Меня зовут Тахир, он протянул грязную руку. Берик произнес имя и ответил на рукопожатие.
Позже, уже в школе, их случайное знакомство переросло в крепкую дружбу. Берик знал, что мать воспитывала его и сестренку одна, и работала завмагом где-то в центре города. А отец их умер от туберкулеза еще в начале восьмидесятых годов, коротая срок на крытой зоне в степях Мангышлака.
Слушай братан, есть тема! Я хочу ее с тобою обсудить. взял с места в карьер Таха.
Почему бы и нет, Берик с любопытством посмотрел на друга.
Тема такая, начал Таха, не опасаясь Сергея, который, как и все правильные пацаны с района, даже в случае смертельной опасности, отказывались быть среди стукачей, свидетелей и потерпевших. Слухи о тех или иных совершенных преступлениях их знакомыми ребятами обсуждались в узком кругу. Могли заочно осудить или оправдать, но ни в коем случае не вмешивались, если это не касалось их лично.