У Пиорока из-под закрытых век потекли слёзы по вискам, на волосы, на подушку. Он давно отвык от такой заботы.
Ему даже пришло в голову, что, может статься, всё это, ощущаемое так явственно и реально лишь иллюзия, наваждение врага рода человеческого. А на самом деле он, возможно, доживает сейчас последние свои минуты, без памяти валяясь в каком-нибудь овраге, занесённый снегом. Пиорок испугался и решил, что надо хорошенько подвигаться, чтобы проснуться и спасти свою жизнь.
Но шевелиться не хотелось. Да и вообще, если это и была смерть, то она была так сладка, что лучшей и желать было незачем. А, припомнив всю свою жизнь и цепочку обстоятельств, приведшую его к нынешнему мгновению, Пиорок окончательно сказал себе, что эта постылая реальность не стоит того, чтобы в неё возвращаться.
Кажется, он снова задремал, во всяком случае, после не смог бы вспомнить, сколько пролежал так. Внезапно какой-то резкий звук вывел его из забытья. Он испуганно открыл глаза да так и не смог закрыть их, ошарашенный зрелищем, которое уже никак не могло быть галлюцинацией. Ведь человеку не может присниться то, подобного чему он никогда не видел?!
Он был всё в той же комнате, но уже не один. Два слуги-мавра входили в неё: один нёс большой хрустальный фиал с розовой водой, другой стопку тончайших полотенец. Пиорок, с которого слетели последние остатки сна, со страхом следил, как они к нему приближаются. Наконец, первый мавр поставил принесённое на прикроватный малахитовый столик и сам опустился рядом с ним на колени.
Где я? осмелился выговорить Пиорок. Но мавр только улыбнулся, обнажив крупные белоснежные зубы, и покачал головой. Он не понял вопроса.
Вслед за этим он взял у своего собрата полотенце, смочил его розовой водой и принялся нежно, осторожно протирать Пиороку лоб и щёки. Тот не протестовал, парализованный изумлением и страхом. Впрочем, в прикосновениях мавра вовсе не было ничего неприятного; Пиорок даже сказал бы, что его пальцы были куда более чуткими, чем у большинства знакомых ему дам.
Закончив с лицом, он без спросу откинул одеяло и начал теми же аккуратными, ласкающими движениями обтирать всё тело Пиорока. (Тут-то бедняга и обнаружил, что лежит в постели совершенно голым). Он обтер его спереди и сзади, сверху и снизу, вплоть до подмышек и пальцев ног, словом, не было бы преувеличением сказать, что к концу процедуры на Пиороке не осталось ни одного неопрятного места. Это необычное ощущение душистой, розовой чистоты Пиороку даже понравилось бы если бы не всё тот же мучивший его страх неизвестности.
Где я? снова попытался он, на сей раз сопроводив свой вопрос жестами. Безрезультатно. Сделав своё дело, мавры столь же безмолвно удалились, захватив с собой весь свой нехитрый багаж.
От нечего делать Пиорок начал разглядывать комнату. Она поражала ослепительной роскошью. Всё здесь от мебели до потолочной росписи, от каминных скульптур до гобеленов было сделано по высшему разряду. (Долгие годы, проведённые в чужих гостиных, научили Пиорока разбираться в предметах интерьера).
Он попытался логическим путём выяснить, куда же попал. Но ничего не получалось. Ни один из его знакомых ни того, ни другого пола не мог быть владельцем всего этого великолепия. Даже замок великого герцога Венниратского, где он, впрочем, бывал не раз, был оформлен в более грубом стиле.
Пиорок мог поклясться только в одном: хозяйка этой удивительной комнаты женщина. И не просто женщина, а со зрелым, утончённым вкусом. Это ощущалось в каждой детали. Он сам не понимал, почему это его так пугает вместо того, чтобы успокаивать.
Пока он размышлял в таком духе, дверь снова отворилась и очередной слуга (уже, слава Небесам, вполне европейского вида) внёс и поставил перед ним изысканный ужин кусочки утки в брусничном соусе, паштет и несколько сортов сыра; в глиняном кувшине дышало, судя по аромату, старое, хорошего урожая венниратское. Помимо своей воли Пиорок ощутил, как его рот наполнился голодной слюной.
Но сейчас ему было не до того. Сверкнувшая в мозгу надежда заставила его забыть о голоде:
Стой! крикнул он, видя, что слуга закончил расставлять ужин и вот-вот удалится вслед за маврами.
К его приятному удивлению, тот и впрямь остановился и даже склонился перед ним в раболепной позе. Это говорило о том, что он-то, по крайней мере, хотя бы понимает человеческую речь. Пиорок, наконец, ощутил себя хозяином положения.