Фигурой и внешностью, я больше походил на девочку. Меня, даже, в детстве родители обряжали в девчоночьи платья, а на голову повязывали бантик. Им, почему-то, хотелось, чтобы я был девочкой. Думаю, что вся мая жизнь это сплошное недоразумение, и само мое пребывание на этом свете полная безнадега. Видимо, что-то там, наверху, в небесной канцелярии, пошло не так, не нормально. В детстве я переболел всеми мыслимыми и немыслимыми болезнями. Я, как ходячий медицинский справочник. Спросите меня о любом заболевании, и я вам, не моргнув глазом скажу, что я уже болел подобным заболеванием, или же кокой ни будь одной из его разновидностей.
Вспомните героя рассказа Джерома К. Джерома «Троя в лодке, не считая собаки», который выяснил, что болел всеми болезнями, указанными в толстом медицинском справочнике, вплоть до родовых куликов. Так вот это я и есть, за исключением, правда родовых куликов. Только в отличии от этого книжного господина мои болезни были самыми настоящими.
Мое слабое здоровье могло бы стать темой не одной диссертации, а описание симптомов превратились бы в стопку толстенных и тяжеленых томов.
Сколько себя помню я все время болел. Болел и лечился. Выздоравливал, и снова заболевал.
Не удивительно, что девушки не хотели дружить с таким хиляком.
Кому нужна «ходячая медицинская энциклопедия».
Меня с полной уверенностью можно было бы назвать ходячим несчастьем.
Но болезни приходят и уходят. Разве, что хронические, которые остаются с нами навсегда.
А вот боль потери, она никуда не уходит. Мне рано пришлось столкнуться с болью потерь. С тем, когда из твоей жизни, навсегда, уходит близкий для тебя человек. Так, до конца и не насладившись детством, мне пришлось начать быстро взрослеть.
Смерть была слишком частой, незваной «гостьей», в нашем доме.
Мое первое прощание с детством состоялось далеким морозным, декабрьским утром одна тысяча впрочем, неважно какого года. Теперь это время еще принято называть: эпохой «великого» застоя или «тоталитаризма», но тогда я еще и не подозревал о существовании всякого рода: измов. Для меня это было время моего детства. Как равно и то, что утро, когда не стало отца, полностью перевернуло всю мою дальнейшую жизнь, сделав крутой вираж она помчит меня в совершенно ином направлении. Как и, в одинаковой степени, изменится жизнь всей нашей семьи. Что, рано оставшись без отца, я рано узнаю, что такое бедное существование, почти нищета. Нет мы не сидели на улице с протянутой рукой прося милостыню, но часто, бывало, так, что у нас не было денег, чтобы купить еду. Что ужин, может состоять только из одной головки лука с солью, и куска черного хлеба. Что весь твой гардероб это единственные брюки, которые ты будешь носить и в праздники, и в будни дни, то же касалось и обуви, и рубашек, и всего остального. И это правда.
Не подумайте, что я пытаюсь таким способом «выбить» из вас слезу. Плохая она или хорошая, но это моя жизнь и другой у меня не было и не будет. Возможно, найдутся и такие, которые скажут:
«Вранье, такого не бывает».
Отвечаю:
«Эти господа глубоко заблуждаются». К большому сожалению, а может и к счастью.
Нам трудно понять и принять многие вещи, до тех пор, пока мы сами по-настоящему не столкнемся с ними сами.
Я хорошо запомнил: вечер; идущий за окном снег; одиноко болтающийся в темноте фонарь, раскачивающийся из стороны в сторону, словно маятник на единственном фонарном столбе и тускло освещающем пустынную улицу; замерзшее окно. Мама, хлопочущая на кухне. Я сижу на широком деревянном, выкрашенном белой краской, подоконнике, хрущевской блочной пятиэтажки, у замерзшего окна и протираю пальцем отверстие в морозном узоре. Затем через это небольшое пятно, пристально, вглядываюсь в темноту. Маленькие снежинки, пролетая через полосу света, прочерченной в темноте, фонарной лампой и медленно кружась ложатся на землю. И, вот в конце улицы появляется невысокого роста, энергично размахивающая руками фигура, неся в руке светло-коричневого цвета дерматиновый портфель, с большой металлической застежкой и длинным «язычком». На голове у отца коричневого цвета норковая шапка, запорошенная снегом, предмет особой гордости, которую сшили по случаю того, что мамину шубу, купленную еще в студенческие годы, поела моль. Единственное на что она теперь годилась это на пару скромных шапок ушанок, хотя и это по тем времена считалось несказанной роскошью, и воротник к серому отцовскому драповому пальто сшитому на заказ. Отец ходил, всегда, очень быстро, слегка наклоняясь вперед всем своим корпусом, так, что казалось, будто ноги просто не успевают за собственным туловищем.