Селижора шагнул к нему. Федор обмер. Будто кролик. Шарманка памяти прокручивала стишок про медведя из книги «русских народных сказок», наложив его на жуткую атональную «детскую» музычку.
Ля-ля-ля ля ля ля.
Ля-ля-ля ля ля ля.
Скарлы-скырлы-скырлы.
На липовой ноге,
На березовой клюке.
Все по селам спят,
По деревням спят,
Одна баба не спит
На моей коже сидит,
Мою шерсть прядет,
Мое мясо варит.
Я опасаюсь массовой истерии. Голос психотерапевта прозвучал обманчиво твердо. В вашем поселке, Георгий Семёнович.
Из белозубой «пасти» Селижоры воняло чесноком, высокоградусным алкоголем и дисбактериозом кишечника. «Гиперборейцы» ЧОПали на Федю.
Скырлы, скырлы
Путь им преградил бравый «майор Том». Рука его поглаживала кобуру «Макарова».
Селижора отвернулся к балкону, к нежной летней ночи. Сырная голова луны катилась по темно-синему бархату неба, попорченному звездной молью.
Из леса доносились трели соловья
Глава восьмая. Никтогилофобия и путеофобия.
И чей-то крик.
АААААА! ПАААААААА!
Селижаров-старший махнул охранникам, чтоб не трогали Теодора. Вздохнул:
Третий раз орет. Выманивает.
Это острый психоз. Я поговорю с Владиславом, попытаюсь успокоить. Не получится, тогда ваши люди его скрутят, и я вколю реланиум.
Ухмылка придала роже Селижоры асимметрию полотен avant-garde, усилила безобразие настолько, что оно почти обратилось в красоту. Но чуда, как с Финком, не случилось.
Мои люди до утра в лес не сунутся.
Почему?
Они в курсах, что с копчеными стало.
«С таджиками», перевел доктор Тризны.
И не пизди про съехавшую кукуху! Орзу, бригадир, серьезный человек. Был. Что его грохнуло?
ФМ оглянулся на Евгения Петровича.
Хэ Зэ.
Орзу без валыны срать не ходил. Выхватывал быстрей меня. Что его грохнуло, Финик?
Kyrpä tietää, повторил Петрович. Хэ Зэ.
Шутовка? вклинился робким баском крупный «гипербореец», точь-в-точь боевой орк Мордора.
Валяй, санкционировал Георгий Семёнович. Излагай.
Ну Сестрёна рассказывала. Ей семнадцать было. Она с Зареченских, дальних на автобусе возвращалась. Тридцать пятый Ка еще не отменили, ну, который на заправку заворачивал у кафе Калерии Анатольевны мужа, а он не вздернулся еще.
Толян, базарь по делу!
Ну на заправке сортир, платный, сука! Семь рублей! Сестрёне приспичило, она молока парного у бабки надулась
Толян! рявкнул Селижора. Подскочили все. Кроме Финка.
Толян ускорился:
Зашла в тубзик, сходила того-сего, руки моет. Херак, сзади варежку зажали, к умывалке нагнули, жопу мацают, труселя сдирают. Ни дыхнуть, ни пернуть. Лохматуха че-то тычется, тычется, никак. И, короче, ебнул ей. Локтем по шее. Она, такая, сползла, гудбай, мама. И тут лохматого к стене херак! Темно, сестрёне не видно кто, чего. Она за дверь. В автобус. Час ждали водилу. Он приперся покарябанный. И через неделю тоже, ну
ЧТО?!! хором воскликнули Федор Михайлович, Евгений Петрович и Георгий Семёнович.
Вздернулся! Сестрёну русалка выручила, шутовка. Бабы под защитой у нее. А лес ваще ееный. Олин! Оля баба!
Селижора и майор приняли бредовые Толяновы выводы весьма толерантно. Переглянулись, покивали. Феденька глазам не верил:
Господа, мы расшифровываем геном! Мы создаем роботов! Исследуем Марс! Боязнь ночного леса, никтогилофобия, пережиток крестьянских суеверий!
Береньзяне молчали. Федя заставил себя медленно сосчитать до пяти. Поселочек! Деревня сумасшедших!
Допустим Допустим. Он смотрел на Селижору. Я приведу вашего сына, Георгий Семенович. Отвоюю его у русалки Ольги, кикиморы Инги и гадалки Ванги. Вы спонсируете парочку палат для пациентов типа Владислава? Плюс лекарства. В аптеке один феназепам, и то просроченный!
Замазано.
Так легко мистеру Тризны не давались переговоры даже с дедом. Он зевнул, опустошенный бесконечным сегодня. Финк, «орк» Толян и «гиперборейцы» раззевались. Селижора нет. «Есть теория, вспомнил ФМ, что ответное зевание проявление эмпатии. Психопаты за компанию не зевают».
Майор, идем! Он хлопнул полиционера по плечу.
Не, чижик-пыжик. «Медведь» наставил указательный палец на Федю, затем на Евгения Петровича. Мы тебя ожидаем. Я сам люблю условия: не вернешь мне сына, оставишь семейку Фиников без косточки.