В такое верилось с трудом. Мальчик зачарованно ходил по квартире, спрашивая у взрослых:
Мы что же, здесь одни будем жить?
Конечно! радостно отвечал профессор, у которого наконец-то появился собственный кабинет.
А кто со мной в комнате будет жить?
Никто, ты один. Теперь тебе никто не будет мешать делать уроки!
В доме проживало много фронтовиков. Некоторые из них имели серьёзные боевые ранения, и Пётр Митрофанович считал своим долгом наведываться в такие квартиры. Носил лекарства из своего госпиталя, делал уколы и перевязки и никогда не брал за это никаких денег. Старый доктор всегда имел при себе видавший виды потёртый саквояж со всем, что могло пригодиться ему при осмотре больного. И весь двор, наблюдая высокую сутулую фигуру профессора с коричневым баулом в руке, по-доброму посмеивался:
Скорая помощь пошла!
Полковник знал боевых офицеров лично, автоматически считая их своими пациентами. Со всеми был на короткой ноге, несмотря на своё профессорство.
Однажды он зашёл навестить боевого лётчика-штурмовика, жившего в соседнем подъезде. Офицер недавно похоронил жену. Детей у него не было. Гвардейский ас, носивший в своём теле несколько осколков, которые в своё время побоялись трогать полевые хирурги, воевал лихо: его мундир украшали ордена Боевого Красного Знамени и Красной Звезды, орден Александра Невского, орден Отечественной войны, медали за отвагу и победу над фашистской Германией. Всего двенадцать боевых наград. Теперь же он был абсолютно одинок. На улицу выходил редко. А если это случалось, то лишь в погожие тёплые дни. Выйдя из подъезда на перебитых негнущихся ногах, лётчик (как звали его все во дворе), опираясь на палку, делал несколько шагов до лавки, стоявшей тут же у подъезда, и тяжело опускался на неё на полчаса-час погреться на солнышке.
В однокомнатной квартире у офицера почти не было мебели: стол, стул и кровать с панцирной сеткой, на которой он и лежал. Да ещё в дальнем углу стоял угрожающего размера трофейный чемодан, который на сленге фронтовиков называли «Великая Германия». Чемодан был настолько огромен и крепок, что мог играть и в разное время играл роль стула и стола одновременно.
Привет, Лукич! приветствовал фронтовика Пётр Митрофанович, лишь для приличия постучав в дверь, прежде чем войти. Были времена, когда двери не запирали!
Здорово, Митрофаныч! обрадовался Степан Лукич (так звали лётчика). Знаешь, я давно хотел поблагодарить тебя за всё, что ты для меня делаешь! За дружбу! Но особенно за сына!
За сына? удивился полковник.
Ну да. Ты же знаешь, я почти не выхожу, а Борька твой у меня ежедневно. И в квартире приберёт, и в магазин сбегает, чай заварит. А потом сядет вот так же, как ты, у кровати и просит, чтоб я ему про войну рассказал, про бои, о том, где и как ранен был. Если б не он Признаюсь тебе, я уж тут грешным делом пару раз свой наградной парабеллум доставал, когда совсем хреново было.
Да ты что, Степан! Разве ж можно?!
Прости, Митрофаныч. Что было, то было! Хороший у тебя парнишка. А у меня вот никого. Я только удивляюсь, как это его со школы так часто отпускают? Говорит: учителя заболели, а то отпустили, мол, за успехи в учёбе!
Да нет, учится-то он как раз весьма посредственно. Только живёт в нём война и уходить не хочет. А натерпелся он за свою недолгую мальчишескую жизнь столько, что не одному взрослому на век хватит!
Понятно. Ты, говорят, с войны его привёз?
Да. Подобрал сироту на пепелище сгоревшей белорусской деревни.
А родители где же?
Погибли при отступлении немцев. Каратели постарались!
Какое счастье, что не видел я этого ничего! Для нас ведь война кабина пилота. А ты, медицина, с матушкой-пехотой протопал!
Да уж задумался, вспоминая былое, старый доктор. Ну ладно, давай я тебя посмотрю!
Да чего там смотреть-то? Расписался на мне немец на всю оставшуюся!
Держись, брат, держись! Я тебе сейчас обезболивающее сделаю, поспишь.
Умер боевой лётчик в самом конце 40-х, не дожив двух дней до очередной годовщины праздника Победы. На столе в его убогой квартирке нашли записку. Нет, он не застрелился умер от ран. Перед смертью же просил передать свой мундир и все награды на нём Борьке. На память. Как сыну.
Глава 2
Жизнь набирала обороты. Мучительно отходила от тяжелейшей войны страна, учредив и отметив первый в послевоенное время сугубо гражданский праздник День строителя. Главное теперь заключалось в возведении жилья и объектов промышленности. Возвращались из эвакуации не только люди, пытаясь найти разбросанных лихолетьем родных, но и целые заводы.