Я знаю, что ему шестьдесят восемь, но, если человеку меньше семидесяти, то по закону обязаны делать вскрытие.
Там совсем что ли идиоты работают? Они же его паспорт возьмут!
Не волнуйтесь, у меня есть знакомый в морге, я попрошу его, чтобы вашего отца не вскрывали. Заявление приложим, и все будет в лучшем виде.
Так зачем тогда скорой врать?
На всякий случай. Я больше чем уверен, что на покойников ночью одни аспиранты выезжают, а дежурная, кто звонок принимала, уже пометила в журнале, что отцу вашему семьдесят лет. Виктор Михайлович, понимаете, главное всех запутать, тогда и вы не причем, и я. Я ведь теперь ваш соучастник получаюсь.
Замолчи, заткнись! огрызнулся Меньшиков, у несчастных случаев не бывает соучастников!
Да, да, потупившись забормотал Полянцев, теперь, надо в полицию звонить, чтобы участковый пришел и засвидетельствовал.
Какая полиция, ночь на дворе.
Да, пол второго. Ну какой-то дежурный все равно должен объявиться. Вы пока его паспорт найдите.
Не прошло и часа, как приехала скорая, а вместе со скорой прибежал и Иван Иванович, садовник, открывавший ворота. Иван Иванович был в шоке от увиденного, и едва не упал в обморок, но подлетевший Николай Серафимович, усадил его на диван и крепко обнял.
Сердце все-таки не выдержало. Держитесь, Иван Иванович.
Садовник вздрогнул. Лицо старого друга, служившего верой и правдой семь лет, исказилось, и слезы градом побежали, едва успевая скапливаться в морщинках серо-голубых глаз.
Молодой и сонный аспирант не стал раздевать Михаила Ефимовича в поиске каких-либо повреждений, покивал со знанием дела Полянцеву, перешедшему на латынь, взглянул в карту, которую вел сам же Полянцев, наблюдавший последние годы за Михаилом Ефимовичем, и уехал, отзвонившись в морг, чтобы прислали за телом.
Следом за Иваном Ивановичем появилась его жена, помощница по хозяйству в доме Михаила Ефимовича. Обнявшись, супруги долго плакали, глядя на безжизненное тело близкого им человека.
В начале четвертого зашел полицейский, взглянул на врачебное заключение, попросил Полянцева расшифровать, что написал аспирант, кивнул, забрал паспорт и удалился, сказав, чтоб завтра Виктор явился за свидетельством о смерти.
Иван Иванович еще что-то бормотал, поминутно вытирая платком раскрасневшиеся глаза, и бросая на Виктора осуждающие взгляды.
Ничего нельзя было сделать, Иван Иванович, ничего. На глазах у нас умер, потупив взор, и как будто извиняясь, заключил Полянцев.
Садовник глубоко вздохнул, подошел к Михаилу Ефимовичу и бережно погладил остывшую руку.
Пойдем, пряча лицо в платок, сказал Иван Иванович, обращаясь к супруге.
Там должна еще машина приехать, осторожно заметил Полянцев.
Иван Иванович молча обернулся, кивнул и скрылся в темноте кустов и садовых дорожек, осиротевших в одночасье.
В половине шестого утра тело Михаила Ефимовича забрали в городской морг. Передав заявление с санитаром, врач еще раз уточнил, чтобы вскрытие не производилось. Санитар пожал плечами, и сказал, что это не к нему и советовал завтра родственникам подъехать лично.
Я могу идти? осторожно спросил Николай Серафимович, когда все разъехались и никого больше не ожидалось.
Виктор Михайлович словно не слышал вопроса, уставившись в диван, с которого только что увезли отца.
Виктор Михайлович
Как, ну скажи мне еще раз, это не мог быть я! начал Виктор, подскочив с места и едва сдерживая рвущийся крик.
Вы дрались с отцом?
Ну, толкнул его, кажется. Он меня тоже толкал, туманно припоминал младший Меньшиков, да у нас и раньше такое бывало.
Виктор Михайлович, вы сцепились с ним и упали, при этом ваш отец упал крайне неудачным образом, спиной вперед. Скорее всего, он перекувырнулся и шейный позвонок не выдержал.
Как он на диване оказался? Ты его тащил?
Я его сначала к дивану притянул, чтобы он сел. Постарался привести в чувство. Потом смотрю, у него голова набок заваливается, тут я и понял, что все плохо, а дальше уже как-то машинально ноги на диван закинул, ну и там
Сколько тебе за это надо?
Отпустите меня, я никому не скажу, ничего не надо, вновь задрожал Полянцев.
Нет, раз уж ты соучастник, так я тебе денег дам. Наличными у меня немного, но я тебе расписку напишу, чтоб ты не думал. Или нет, как раз, чтоб думал, чтоб и тебя совесть твоя помучила. Мараться, так по полной, да?