IV
Но бытие есть наш кумир-
Со школы это каждый знает,
Поскольку Маркса русский мир
До ныне на цитаты раздирает.
И мы за «Капитал» не брались,
Тем паче сердцем не касались.
А ведь живём. Какое дело нам,
Что мы на свет произведём?
И будет память лишь друзьям,
Иль мимо как-то проплывём,
Что и на наших похоронах,
Как знать, великих или скромных,
Не проворчал чудак, сощурив век:
"А был вообще-то человек?"
V
Но мы себя ваяем сами,
Резцом небрежным и немым,
И неумело, сказано меж нами,
Уверенно, что выглядит смешным.
Мы сами лепим для себя кумиров,
Иль из себя творим сатиров,
Взираем робко в чей-то рот,
Банальной мысли плещем дружно,
И, падая из года в год,
Не замечаем: ничего не нужно.
Чужое кое-как усвоим,
Себя из жизни тем уволим,
Иль будем, как Онегин, вслед брести,
Да груз мозгов в тоске нести.
VI
Аркадий жил анахоретом: 1
Вставал он рано поутру,
И, с наступлением рассвета,
Топтал росистую тропу.
Подтягивался раз по двадцать,
Затем ещё, минут пятнадцать,
Купался с наслаждением в реке,
(Что шепот вызывало и усмешки).
Перекусив лениво, налегке,
Он на работу шёл уже без спешки.
Обед в столовой после часа,
И ужин там же раз от раза.
Затем в библиотеку заходил
И след часа он два бродил.
VII
По ночи долго он не шлялся:
Пытал уж дома толстый фолиант,
Усердно в мудрости копался-
Достойный лучшего наш франт.
На сон грядущий пил он чай.
Крепчайший! Больше наливай!
А перед сном немного отдыхал
И, как убитый, засыпал;
Пока зарю будильник не орал,
И день поспешный наступал,
И в окна лучик уж влезал.
И, как вчера, он протекал:
Без изменений и тревог,-
Он по-иному течь не мог.
VIII
Но нам ещё даются воскресенья.
Про них сам бог оповестил:
Тогда не нужно трудового рвенья,
И траты времени и сил.
Тогда уж можно поваляться
И вволю можно отоспаться,
В охотку чем-то и заняться,
Не тем, что в жизни суждено:
Хоть в гости к другу нам собраться,
(Мешать кому-то всё одно),
Иль на рыбалку с ним податься,
Иль просто в речке искупаться
Нам можно в эти же часы,
И греть на солнышке носы.
IХ
Аркадий наш режим не изменял:
Поутру рано он вставал,
Кросс свой обычный пробегал,
Купался, ел и отдыхал.
Затем подолгу что-то он писал,
Над писаниной этой размышлял.
С обеда он всегда гулял,
В луга и перелески забредал,
Цветов немало там измял,
Букетами зачем-то собирал.
А вечер проходил обычно:
Сидел над книгами привычно.
В них, видно, истины искал,
Но чаще, лишь начав, бросал.
Х
Соседа нового явленье
В посёлке вызвало фурор,
Но языку хватает рвенья:
Он сразу суд и прокурор.
Сначала все его манеры
И бывшие уже примеры
Не вызывали этот зуд:
Лишь все невесту подбирали.
Ну что ещё добавить тут?
Уж этих кумушек мы знали:
Они не раз нас зазывали,
Не раз и глазками играли,
Не раз невестами стращали,
Не раз так мило обольщали.
ХI
Но наш Аркадий в их кругу зевал,
И, если мог, то избегал,
В уме их шаржи грустные марал,
Но, понимая всё, прощал.
А девки наши походили,
Но дружно этак порешили:
Что в жизни он балласт и груз.
Что ждать? И что с него иметь?
Что ж будет с тех семейных уз?
И как гадать, на что смотреть?
Зачем он им? Его же не понять!
Уж лучше кто попроще запрягать,
С постели ими управлять.
Нашли, что явно он дурак:
От счастья пятится, как рак.
XII
Но общий глас его не задевал,
Отнюдь не обходя вниманием,
Словам таким он цену знал,
И знал умом и подсознанием,
Что это недостойно человека,
Что недостойно ни души, ни века.
Его оставил милый пол,
Молва ж его не оставляла,
Но на неё он не был зол,
Хоть та усиленно гадала:
Зачем живёт на этом свете?
Везде совались, словно дети,
А натыкаясь на стену,
Предполагали тайну не одну
XIII
Но тайн там вовсе не бывало.
Воображенье вечный поводырь,
Кругом лишь страхи рисовало,
Предполагали: он упырь.
Мы всех пороком наделяем,
Достоинств их не замечаем,
И всех и вся, всегда ругаем,
Понятных для себя прощаем;
За то одно, что просто понимаем,
Что в кошки-мышки с ними мы играем.