Нет, он и раньше относился ко мне нормально, не как к несмышленому ребенку. А когда узнал о силе, стал обращаться как с равным. С другой стороны, по меркам магического мира я совершеннолетний.
Я вышел из машины, ежась от подступающей прохлады, и подслеповато вгляделся во тьму. Вот черт его знает, если честно. Хотя, если он говорит, что проехал дальше и там ничего
Потапыч, а ты чего скажешь?
Так я же не лесовик, чтобы тропы знать, пожал плечами Потапыч, которому наше путешествие явно не особо нравилось. Ему бы в бане лежать да горячительными напитками баловаться. Силу чувствую, оттуда она и идет.
Значит, едем, сказал я. Дядя Коля, тебе, может, отдохнуть?
Повстречаться с твоими перевертышами мне хочется намного меньше, чем спать, ответил отчим. Поехали.
Поездка по бездорожью выдалась настоящим испытанием не только для нас, но и для машины. Я пересел вперед и теперь видел, как дядя Коля беззвучно ругается, когда мы задеваем днищем очередной бугор. И уверенность в правильности выбранного направления с каждым километром становилась меньше. Ровно до того момента, пока справа, рядом с колеей, не появился знак с названием деревни: «Байковка».
От указателя веяло силой. Слабой, старой, но силой. К тому же дядя Коля его и вовсе не заметил верный признак, что мы едем правильно. А еще километров через десять я увидел широкий и просторный дом, вокруг которого раскинулось несколько избушек. И что интересно, ни одного забора. Просто куча домиков посреди поля, будто их сюда воткнуло расшалившееся божество.
Однако едва мы подъехали к ближайшему, из него к нам выскочил странный старик. В длинной ночной сорочке, тапочках и забавном колпаке на голове. Он сжимал небольшой посох, который и вытянул в нашем направлении.
Дядя Коля, без резких движений. И вообще, будь пока в машине. Потапыч, ты тоже.
По поводу последнего и слова говорить не надо было. Тот, едва увидев посох, забрался в баньку. Ну действительно, с дороги нужно помыться, чтобы в гости грязным не являться. Пришлось выходить наружу и все разруливать в одиночку.
Доброй ночи, я к Дмитрию Байкову.
Ночь действительно добрая была, сказал старик, внимательно оглядывая меня своими бесцветными глазами. А я пока рассмотрел его.
Ссутуленный, дряхлый, худой, в чем только жизнь держится? Хотя ответ на данный вопрос у меня имелся. Сила, застоялая, давно не выплескивавшаяся наружу, медленно, словно нехотя, двигалась в районе груди. Правда, осталось ее мало. Видимо, для того старик посох и прихватил. Пожалуй, он даже слабее крепыша, с которым я имел удовольствие общаться вчера. Ремесленник, не более.
Семен Поликарпыч, Димка выскочил из большого дома. Это Максим, я же вас предупреждал, что он приедет.
Дмитрий Алексеевич, так я все приготовил. Белье новое застелил, полы в избе вымыл. Только обычно гости днем приезжают, а не ночью, словно воры.
Семен Поликарпыч, все, опустите жезл. Я разберусь.
Там с ними немощный еще, не унимался старик. Да бог с ним, там еще банник. Как бы беды не вышло. Вы же знаете, Прошка у нас своенравный.
Ничего не случится, идите спать. Привет, Макс.
Привет, Димон.
Мы обнялись. Байков в белой пижаме меньше всего был похож на главу рода или фамилии, не помню, как правильно. Но вот его лицо выражало крайнюю степень обеспокоенности.
А кто такой Прошка? спросил я.
Домовой наш. Хотя еще можно поспорить, кто из них Поликарпыч или он более нудный.
Старик, шаркающий в сторону дома, услышал собственное имя и обернулся. Но Димон махнул рукой, мол, ничего.
Потапыч, ты понял про домового? Никаких конфликтов.
Не понимаю, чего ты глупости такие говоришь, хозяин? Уж миролюбивее меня и существа найти сложно.
Я тебя предупредил. Дима, знакомься, дядя Коля.
Дмитрий, протянул руку Байков со всей присущей ему серьезностью.
Когда со всеми формальностями было покончено, Димон провел нас к одному из домов. Точнее, к избе, как и сказал старик Поликарпыч. Когда Байков говорил, что он благородный, я представлял себе какой-то богатый загородный дом с лепниной, голыми статуями и фонтаном. Когда узнал, что Димон из обедневшего рода, то лепнины стало меньше, статуи исчезли, но фонтан остался. Реальность была более сурова.
В избе стояла печь. Старая, грубо побеленная. На ней лежали матрасы справедливости ради, действительно заправленные простынями. Еще стоял стол с какой-то лампой, несколько стульев и прялка. Такой себе домик для гостей. Удобства во дворе, света нет. Так и хотелось сказать: «Дом свободный, живите кто хотите».