Сердце у него колотилось все сильней и сильней, по мере того как он приближался к серенькому двухэтажному зданию, мимо которого он проходил всегда с эдакой снисходительной улыбкой "везет же людям!". И как только встал он перед ним столб столбом, в нем опять все перевернулось, точно в страшном сне, когда руки и ноги немеют и невозможно двинуть ни единым пальцем.
На втором этаже перед громадной дверью "мужского" кабинета, несмотря на ранний час, пациентов было многовато. Каждый, чтобы показать, что он не так уж и переживает, старался говорить погромче и шутить покрепче, так что приход И.О. был встречен дружным гоготом. "Новенький!" - закричал кто-то, и все стали орать черт знает что, вроде: "Эй! Что принес? Давай меняться! Уступи по дешевке! Еще не отпал?" И ясно было, что здесь так и положено шутить, что так шутили и вчера, и двадцать лет назад, и еще долго будут повторять что-нибудь вроде: "Кап-кап-каплет дождик..." И.О. хотел сесть на единственный свободный стул, но ему тут же хором подсказали пойти записаться в регистратуру, дружно спросили, взял ли он с собой паспорт, и И.О. невольно покраснел - как же теперь он будет свой заграничный с золотым гербом паспорт показывать по такому... гм... щекотливому и... скажем, политически не совсем чистому делу?
Но заграничный паспорт есть заграничный паспорт, он и здесь сыграл свою роль - тут же пробежал почтительный шепоток, что И.О. ничем не болен, что ему просто нужна справка на выезд за границу, и его оставили в покое. Пока он записывал свои данные в регистратуре, последний свободный стул уже заняли, и какой-то совсем молоденький парнишка подвинулся и предложил И.О. сесть. Сидел здесь и один развеселый матрос, который всем божился, что был в плавании шесть месяцев, "ни с кем ни в каких сношениях участия не принимал, но когда на горизонте показалась родная земля, вот тут-то у меня и закапало!". - "От счастья, что ли?" - мрачно спросил И.О. под дружный хохот пациентов.
Из двери кабинета время от времени выглядывал свирепый старик с засученными, как у мясника, рукавами несвежего халата, рявкая: "Следующий!" - и всегда захлопывал дверь перед носом этого самого следующего. Казалось, печать проклятия от болезней перешла на физиономию врачевателя, и теперь он мстил пациентам за свою так некрасиво прожитую жизнь. Да и в самом деле, что он видел за свои долгие, ничтожно оплачиваемые рабочие часы, кроме разбухших, запущенных, грязных, гноящихся, огромных, сморщенных, молодых, старых и неизвестно каких еще членов!
Все это время мальчик, уступивший И.О. часть стула, явно хотел с ним заговорить - он то вздыхал, что-то бормоча себе под нос, то ерзал на стуле, подталкивая И.О. и тут же принося извинения, и наконец не выдержал и сказал: "Э-эх... Да-а... А мне еще целый год сюда ходить!" На что И.О. формально сочувственно покачал головой, давая понять, что ничего, мол, не поделаешь. Но тут вдруг его пронзило. "Как это, целый год?" - спросил И.О., глядя в большие, влажные глаза мальчика. "Так, - усмехнулся тот и бесстрашно добавил, - у меня же это! - И мальчик как-то странно прищурился. - Я и на Короленко лежал, и все почти прошло, но вот опять велели ложиться". - "И... давно ты... заболел?" - с трудом промямлил И.О., чувствуя, как покрывается потом, бледнеет, холодеет, краснеет и слабеет одновременно. "Давно-о-о, протянул мальчик и снова посмотрел на него как-то долго и куда-то очень глубоко в глаза. - Уже год".
"Следующий!" - каркнул старик, и вся честная компания, удвоившаяся с момента прихода И.О., загудела, зашикала, зашипела: наступил наконец и его черед предстать перед Всезнающим и Всемогущим. И.О. поднялся и, словно привидение, шагнул за порог.