Глава 3. Лики старости: там, где нас еще нет[11]
Старость самое неожиданное, что ожидает нас в жизни.
Лев Бронштейн (более известный как Троцкий)Нельзя доверять женщине, которая не скрывает свой возраст. Такая женщина не постесняется сказать все что угодно.
Оскар УайльдПсиходрама старый, очень старый метод. Ее влияние и щедро рассыпанные находки и методические, и идейные мелькают там и сям: не в одной лишь психотерапии, но и в практике социальной работы, активных методах обучения. И не случайно в свое время игротехники школы Г. П. Щедровицкого знали работы Морено, а психотерапевты еще с недоумением читали жуткий самодельный перевод одной статьи Зерки, из которого не то что взять, а и понять нельзя было ничего.
Кстати, о Зерке Морено, а заодно и о других звездах ее поколения. Вот прекрасная профессиональная старость, вот живость ума и чувств, о каких можно только робко мечтать или в которые уже пора инвестировать сегодня, пока нам жить и жить до наших «за восемьдесят», то есть пока так кажется Девяностолетняя почти Зерка, по словам одной американской коллеги, «еще не учит, но клиентские группы уже ведет», это после перелома шейки бедра, случившегося в Риге, и неудачной операции в Швеции, и тяжелой долгой реабилитации! А как с костылями при одной-то руке? И «еще не учит, но». (Сведения мои относятся к Оксфордской конференции 2004 года, то есть устарели, но это не меняет смысла зарисовки.)
А громогласная и величественная Анн Анселин Шутценбергер, возглашающая на той же конференции: «Я стала бестселлером в восемьдесят. Вы все можете еще подождать». «Анна Семеновна» за те 10 лет, что мы не виделись, стала сухонькой, маленькой, но медленно поднимаются веки, светлый пронзительный взгляд выхватывает какое-то лицо в группе, старческая рука в тяжелых перстнях распрямляется в царственном жесте: «Ты хочешь поработать?» Хотят все, но кому-то сейчас повезло больше.
А легкая в движениях и улыбчивая Грета Лейтц? Злые языки говорят, что на своих сессиях она чуть ли не дремлет половину времени, ох, не верится, судя по московской встрече. А если и дремлет, то неспроста: Карл Витакер, как свидетельствуют источники, тоже дремал. Но удивительно, что Грета мгновенно и в подробностях узнает всех, с кем была знакома пять-десять лет назад, и передает приветы, и легко ступает и вообще будто стала легче и шаловливее по сравнению с самой собой времен президентства в IAGP[12].
Старухи великолепны. Многим из нас выпали честь и счастье видеть, слышать, участвовать в мастерских. У нашего цеха, если смотреть на него вне языков и границ, еще живы «старшие» так сказать, профессиональные предки, «бабушки». И это одно из многочисленных психодраматических везений, даров метода, ибо кто усомнится, что именно психодрама призвала, а потом одарила такой старостью этих великолепных женщин? Но это же повод задуматься о нашем будущем, личном и профессиональном.
А тема до того непопулярна, так яростно отрицается добро бы только молодыми, им простительно. В литературе с тяжелой руки гр. Толстого как припечатано «жалкая, гадкая и величественная», так, словно и выбора иного нет, только «по Холстомеру». Как будто все ясно: не думать, не помнить, не замечать. А уж когда деваться некуда, смириться и ждать ножа живодера. (В человеческом постсоветском варианте равнодушно-брезгливого прикосновения пальцев родного здравоохранения: возись тут с вами) Но, конечно, не в одном Толстом дело И даже не только в отечественной практике пренебрежения жизнью вообще всякой: детской, женской, мужской, а уж стариковской-то!
А еще, возможно, в том, что само слово «старый» в первой половине прошлого века приобрело некую двусмысленность; с оттенком неблагонадежности («при старом режиме» «потому что у нас каждый молод сейчас в нашей юной прекрасной стране»); обреченности («Стар убивать / на пепельницы-черепа») и такой, как бы это выразиться, отмены, но отмены явно не до конца («по старому стилю», «старый Новый год»). Праздновали, и будем. «Старый Новый год» напоминание о тщетной попытке отменить все, что было «до». Почти век существует праздник, не значащийся ни в каких списках и календарях. Жившие «по старому стилю» давно умерли, а нам-то какая радость в этом «старом Новом»? Стало быть, есть какая-то?
Возможно, это далекое отступление от темы мастерской «Лики старости: там, где нас еще нет»; но тема столь обширна и столь прочно «непроговариваема», что без хотя бы пунктирных набросков культурного контекста не обойтись. Молчание, как водится, иногда нарушается: есть чудесная русскоязычная проза, но она о другом поколении, о голодавших и отоваривавших карточки, о чудом доживших до 80-х. Так что тайна.