Шекспир с глубокого похмелья, вылезши из борделя, где пребывал неделю или месяц, создал "Ромео и Джульетту". Все замечательное - с перепоя.
Д е в и ц а. "У любви, как у пташки, крылья..."
Г е н и й (смотрит в горлышко бутылки. Сунул туда палец.) Дыра начало всех начал. Дыра и точка. И взрыв!
Б о г (сверху). Не надо взрыва.
Г е н и й. А ты заткнись. (Бросает бутылку вверх.) Лучше выпей. Вино есть колыбель и кладбище богов.
Б о г (сверху). Неглуп, но алкоголик.
Д у р а к. О Боже, он придумал вещество, способное к самопознанию. Какую-то пластмассу - дрянь какую-то...
Д е в и ц а. "Любовь никогда не бывает без грусти..."
Б о г (сверху). Самопознание все приведет к нулю.
Г е н и й. Врешь. Я Бога сотворю.
Б о г (сверху). Зачем тебе два Бога?
Г е н и й. Не два! Всем-всем по Богу! Всем - и японцам.
Б о г (сверху). Не утруждай себя. Они уже придумали забаву.
(Компьютеры, у которых сидит и дергается все зеленое человечество, вдруг взрываются с чудовищным грохотом и вонью.)
- Но почему японцы? - спросила женщина-синяк.
Ей ответила девушка-свечечка:
- Даша, европейский суперэтнос имеет тенденцию к свертыванию, он выработался. Зато азиатский суперэтнос на подъеме. Двадцать первый век будет принадлежать азиатам во главе с японцами.
- Как страшно, - прошептала женщина-синяк.
- Картина восьмая, - громко объявил автор. - И вновь сожженная земля. Все багрово и огнедышаще. По острым обломкам бредут в изнеможении двое Гений и Дурак.
Д у р а к. Опять мы одиноки. Я говорил тебе - будь добрее.
Г е н и й. Кричи. Пусть голос Дурака пустыню оживит.
Д у р а к. И закричу. Она была прекрасна-а!
Г е н и й. Аннигиляция? О да. В ней все слилось: и жизнь, и смерть, гармония и хаос...
Д у р а к. Ты сам дурак. Я говорю о Ней...
Г е н и й. Заткнись. Услышит этот старый хрен, что наверху, опять Ее подбросит.
Б о г (сверху). Кайся.
Г е н и й (неохотно и мрачно). Каюсь...
Вскочила Регина. Опираясь на плечо Скачкова, спросила:
- Ну почему? Почему ты все время пытаешься унизить женщину? Ты импотент, в чем ты каешься?
- Как в чем? - спокойно сказал автор. - Это конец. Каюсь для точки.
- Ни в чем ты не каешься. Ты не любишь ни Бога, ни женщину. Только самого себя - мания величия. - Щеки Регины горели, как факелы чести и справедливости. - Весь этот хлам написан ради самовыпендрежа. А что касается Гения - не трожь! Чего нет в нас, того, естественно, не может быть и в нашей пачкотне.
Автор смотрел в темноту потолка. Страстный выговор, можно даже сказать - топор Регины его не тронул.
- А я говорю - где лошади? - сказал свиноцефал.
"Он и свихнулся на сходстве то ли с боровом, то ли с быком, - подумал Скачков. - Ему все на это намекали, он и завернулся сам в себя".
- Непременно лошадь. Я тебе говорю, Олег, вставь лошадь на бугре. Свиноцефал повернулся к автору и заставил автора повернуться к себе. - А ты, Олег, возвел на бугор себя. Регина права - сейчас центр нравственности конь, а не японец. Надо, чтобы на всех буграх стояли кони. И Берию введи для достоверности. В пенсне.
Автор погладил его руку, и критик затих.
Оживился моряк. А может, не моряк. Что-то в нем было морское, но нехорошее. Было похоже, что лицо этого человека состоит из матросских пуговиц. И каким-то образом на эти пуговицы застегнуто что-то морское. Моряк сверлил всех, особенно Скачкова и Регину, взглядом.
- Я записал тут несколько мыслей. Мысли я зачитываю стоя, - он встал. - Мысль первая: "Наконец-то мы взобрались на тот пик невежества, с которого уже можно разглядеть далекую ниву культуры". Второе: "Бог - лишь прибавочный элемент к опыту, накопленному гением". Третье: "Невежеством способна управлять только религия". И еще, касается женщин: "Даже сто красавиц не заменят нам одного Бога". И пятое: "Цель всякой жизни смерть". - Моряк посопел, как бы стравливая пар.