Только сейчас я посмотрела на Борисова. Пальто на нем сидело мешковато, у потертой шапки опущены уши. Лицо бледное, продолговатое, с рыжими веснушками на носу, пухлые, немного воспаленные губы, зато глаза большие, серые и странные: в них и грусть, и настороженность, и просьба. Мне стало неловко от этих глаз.
И все-таки здорово получилось: ты Борисова, и я Борисов. Саши
Он улыбался.
Куда веселее! я разозлилась.
А что? Тебе не нравится имя? не понял моей злости Борисов.
А тебе нравится? спросила я насмешливо: меня позабавила его непонятливость.
Конечно! Звучное. Можно сказать, княжеское: Александр Невский. И интернациональное: Александр Македонский, Александр Дюма, Александр Пушкин
Да, протянула я, кабы к имени прикладывался ум, а то ведь есть и Шура Балаганов, тоже Александр. С ним родства не ощущаешь? Напрасно. Литература, знаешь ли, отражает типическое.
И по-клоунски растянув рот в деревянную улыбку, я повернула в Костин подъезд.
Дверь мне отворила Костина бабушка, Елизавета Матвеевна, седая, с сухими чертами лица, в безупречно чистом и уютном платье.
Здравствуй, Шурочка, здравствуй, запела она, заходи, милая, заходи. Костик опять со мной ругается. Ведь что удумал, бесстыдник? Две недели с пневмонией дома сидит, а все как об стенку горох. Прихожу домой, а балкон настежь, и в комнату снег заметает. Проруби ему мало! И не слушает меня, не слушает совсем. Хоть бы ты с ним поговорила, Шурочка
Проходи, Саша, в дверях комнаты стоял Костя и недовольно смотрел на разговорчивую бабушку. Опять жалуешься?
Вот ведь всегда так! Не слушает, ох, не слушает, старушка любовно посмотрела на своего рослого, красивого внука.
И я подумала, что если не вслушиваться в слова, то можно подумать, она его хвалит.
Я вошла в Костину комнату. Мне безумно здесь нравилось. Ни у кого из моих знакомых не было такой роскошной, уютной и современной комнаты. Какой-то иной, красивой, скорее «киношной» жизнью веяло от стилизованной под старину стенки, отделанной шелковистой, мягко светящейся древесиной и строгими металлическими переплетами на стеклах. За стеклами словно нетронутые книги с узорчатыми корешками, строго подобранные по цвету и формату. Костя любит порядок. На нижней полке перламутрово сиял небольшой кофейный сервиз с причудливо изогнутыми ручками чашек и кофейника. Стол у Кости был по-настоящему старинный, с резными ножками, со всевозможными ящичками и полками, на одной из которых стоял совершенно неприметно для постороннего человека импортный магнитофон. Необыкновенно мягкий диван, красивого литья торшер и два стула довершали убранство комнаты, именно убранство, так как здесь все было настолько изысканным, безусловно редким и вероятно дорогим, все, начиная от обоев, кончая портьерами и пушистым ковром на полу, что обывательское слово «обстановка» ко всему этому никак не подходило. Единственно, от чего иногда меня коробило, это прикнопленные к стене вырезки из журналов. Но с другой стороны, эти картинки приглушали строгий порядок и рекламный эффект комнаты.
Сейчас между этими журнальными фото с женскими фигурами, личиками, конями появилась моя фотография. Я с удовольствием отметила, что портрет очень удачен.
А Костя, довольно и вопрошающе одновременно, смотрел на меня.
Недурно? Вчера сделал. Вот еще новые фотки.
Он достал пачку фотографий. На нескольких была я. На одной Елизавета Матвеевна. Доброе лицо старушки сморщилось от какой-то тайной обиды, и было горестно растерянным. На последней я увидела Ирку. На ее лице застыла какая-то натянутая улыбка, а глаза жалкие, молящие.
Я удивилась:
Когда это?
Вчера.
Интересно, о чем вы говорили, если она такая
Не помню. Она всегда такая.
Я уставилась на разукрашенную стенку.
Как только твои родители терпят этих полуголых девиц?
Глаза Кости насмешливо сузились.
Они у меня без предрассудков, понимают дух времени, чего не скажешь о тебе.
Очень любезно, мои губы скривились в полуулыбку.
Шучу, шучу Но как все-таки снимки?
Я не удержалась, чтобы не улыбнуться. Костя удивительный фотограф. К нему больше подходит определение «художник». На его фотографиях давно известные улицы и пейзажи приобретают неожиданное очарование, а люди безмолвно рассказывают о себе самое сокровенное. Костя знает о своем таланте лучше других, но ему хочется лишний раз услышать от меня похвалу.