И что изменилось? спросил он себя, понимая, что сейчас каждое его слово ловит командир, еще полметра столба. Так себе результат.
Бросил короткий взгляд направо. Там, совсем недалеко, смутно прорисовывались многоэтажные здания Владимира. Наверное, в этот момент получился какой-то разрыв в тучах, и солнечные лучи привычные, берущие свое начало от светила, как это им и полагалось, подсветили купола какого-то храма. Так, что Кот прикрыл глаза, и невольно дернулся взглядом опять к лучу. Он вернулся назад, к ближнему от основного здания краю, и уже там доложил, а потом и предложение озвучил:
Ничего нового, товарищ майор. Нужно своими глазами посмотреть.
А сейчас ты чем смотришь, задницей? грубо, но вполне в духе отношений внутри группы ответил майор, колись, что надумал.
Шлем хочу снять. Или забрало хотя бы поднять. Вон гвардия ходит без шлемов, и ничем не страдает.
Как раз таки страдает, проворчали наушники голосом командира, дурью мается. Как и мы сами, кстати. Давай уж, экспериментатор.
Разрешение было не лишним. Казалось, какая мелочь снять шлем и вдохнуть полной грудью сырой воздух владимирской окраины. Но! Мелочь, если бы не гриф «Красный!». А тут уж любое отклонение от инструкций чревато. Теперь же Кот внешне неторопливо, а на самом деле с большим удовольствием и нетерпением сорвал с головы шлем. Воздух действительно был свежим и сырым. Сыростью, и запахом прелых листьев буквально било в спину. А в лицо Олег едва не шагнул вперед, к мягким, и теплым излучениям луча, которых за темным стеклом забрала не было видно. А точнее не ощущалось. Кот словно стоял у огромной печи с остывающими углями, и нежился в ее тепле.
Даже не тепло, сказал он вслух; скорее для себя, а не для командира, не пойму, что за ощущения от этого луча. Так и хочется рвануть туда, и окунуться Нырнуть в теплую волну? Нет, пожалуй, что-то более родное, я бы даже сказал интимное
Ты там не шагни вперед, старлей, голос командира, который уже стоял у гаража, как раз под Котовым, вернул Олега в реальность, а лучше отойди на пару шагов назад, от греха подальше. Не раскисай что значит «интимное»? Весь интим будет после задания, на разборе.
Такое невинное словечко «разбор» окатило Кота словно из полного ушата ледяной воды. Потому что означало оно придется не раз, и не два пережить всю операцию, уже дома, на базе. В мельчайших подробностях, с едкими комментариями от товарищей и пистонами от командира. Как заявлял не раз тот же Ворон, штатный юморист группы, легче было раз десять выполнить само задание, чем один раз потом вляпаться на разборе.
Взгляд тем временем так и не отрывался от луча. Потому, наверное, Олег успел отметить какое-то изменение внутри него. А точнее длинную темную тень, скользнувшую сверху вниз. Как понял Кот, с той самой скоростью, с какой туда же изливалась сама эта непонятная субстанция зеленого цвета. Скользнула, и пропала словно втянулась в здание. Теперь Олег не отрывал взгляда от луча. И дождался еще одна тень, в которой он определил человеческую фигуру, растянувшуюся так, словно ее тянули за руки и ноги, как резиновую, возникла от той плоскости, с которой начинался луч, и исчезла, втянулась в крышу департамента.
Это Олег и собирался доложить командиру, когда внизу, и чуть левей открылась дверь. И на широкий приступок вышел человек, мужчина лет пятидесяти, увидев которого Кот едва опять не сделал пару роковых шагов. Потому что лицо неизвестного было очень даже знакомо Коту. Единственное, что осталось от прошлого, и что иногда приходило во сне лицо его отца, Георгия Котова; чуть постаревшего, но такого родного. Незнакомец не стал спускаться вниз, во дворик; обвел взглядом редкую цепь бойцов группы, и медленно перевел его наверх, к фигуре Котова, торчавшей. на краю крыши. И определенно сам едва удержался, чтобы не рвануть вперед, к гаражу, и наверх, к Олегу. Но удержался; только состроил на лице гримасу глубочайшего изумления, и прошептал что-то себе под нос.
Котова, как и всех остальных спецназеров, учили читать по губам. И сейчас он был готов поклясться на чем угодно незнакомец произнес именно его имя. А потом окружающий мир содрогнулся словно не вынес этой вот встречи. И прежде всего дернулся луч. Будто невидимый музыкант слегка дотронулся до зеленой струны, и она басовито загудела. Нет акустического звука не было, но Олег был готов поклясться, что луч сейчас простонал, пожаловался на этот щипок. И почти сразу последовал еще один, сильнее и страшнее. Страшно стало Олегу от осознания того, что «струна» не выдержит, и случится что-то неповторимое; что мир перевернется, и он не сможет встретиться с человеком, в котором готов был признать отца.