Фотоаппарат «Никон» мне подарили на бар мицву родители. Не то что ребенку подарить, нельзя было даже упоминать о смартфонах там же интернет, прямая дорога на порносайты, толкающие мужей изменять женам, а холостяков тратить семя впустую. Фотоаппарат же казался более безобидным. Я давным-давно мечтал сбежать в порт фотографировать краны, но родителям сказал, что хочу снимать общинные праздники.
На трапезе по случаю Пурима я сделал сотню кадров, и один из молодых мужчин общины сказал, что у меня талант, а неделю спустя в отчаянии позвонил отец Биньямина Фишера: фотограф, которого наняли снимать свадьбу его сына, за два дня до праздника отказался «изза недопонимания относительно оплаты». Я с радостью согласился его заменить и явился на праздник со своим «Никоном». Самым невероятным было то, что я мог свободно заходить на женскую половину фотограф всетаки. Никто другой не смел пройти за мехицу*.
Слух о том, что я здорово снимаю, распространился быстро. Без меня теперь не обходился ни один праздник в ультраортодоксальной части Брайтона. Талант у меня был, но главное за работу я просил всего ничего, а может, мне доверяли, потому что я был своим.
Но мне довольно быстро надоели и двадцатилетние женихи, давящие стаканы, и краны в бостонском порту. Я просил одноклассников мне позировать, но они отвечали, что, мол, фотографироваться проявление тщеславия и битуль Тора, трата драгоценного времени, которое следует уделять изучению священных книг. Когда Мойше Портман заговорил о своей сестре, я почувствовал, что вот оно. И действительно, Малка сразу согласилась, и никаких угрызений совести я не испытывал.
А родители как отреагировали? вывела меня из задумчивости тетя Сьюзи.
Не знаю. Они всё узнали от директора, наверное, только что их вызвали в школу. Может, решат отправить меня в какуюнибудь другую школу и, наверное, уже не в Бостоне.
Ох и тяжело им придется. На них теперь вся община ополчится.
Да, вот только я туда, куда они меня отправят, не пойду особенно в Монси2. «Ешива Хай Скул» это просто ужас, и я такого больше не хочу.
Тетя Сьюзи сняла очки для чтения, в которых разглядывала Малку Портман, и лицо ее приняло выражение, которое я очень любил в нем я всегда видел поддержку.
Ты у нас как бы это сказать необычный мальчик. Не надо так на меня смотреть, я серьезно. Но главное, каким бы неудобным ты ни казался этим людям, на последнем слове ее лицо скривилось, всем ясно, что для своего возраста ты очень умен. Учишься лучше всех в классе, да еще и с детства читаешь эти ваши толстенные книги. Ято всегда знала, что тебе не место в школе, где ничему толковому не учат. Послушай меня, вся эта история отличная возможность перейти в школу, достойную тебя.
Дверь в родительскую спальню была закрыта. Неодолимая преграда, сквозь которую я с детства привык подслушивать их всегда безрадостные разговоры. Вот и тем вечером из спальни не доносилось ничего, кроме встревоженного шепота.
За что нам все это? За что? причитала мама. Бог хочет нас покарать. Я это чувствую.
Что мы сделали не так? Растили в общине, соблюдали все правила, следовали советам раввина, отправили его в нашу «Ешива Хай Скул». Но в чемто всетаки ошиблись, вторил ей отец.
И где он таких гадостей понабрался? Точно не дома. Мы его оберегали от всех безумств, что творятся там, снаружи.
Надо было после свадьбы не оставаться в Бостоне, а ехать в Монси.
Да что ты такое говоришь, брайтонский раввин наставник, каких поискать.
Последовало несколько минут тишины. Я затаил дыхание, чтобы родители меня не услышали. Затем отец продолжал:
Надо решать, что делать. Нельзя, чтобы узнали в общине, иначе нас прогонят раз и навсегда. Другие родители решат, что Эзра плохо влияет на их детей. Директор обещал, что причину исключения разглашать не станут. Но ты знаешь, как бывает. Пойдут слухи.
Может, нам с раввином посоветоваться? робко предложила мама.
Снова повисла тишина.
За богобоязненностью родителей скрывался другой, вполне приземленный страх: больше всего они боялись, что их изгонят из ультраортодоксальной общины, принявшей их двадцатью годами раньше, когда они избрали религиозную жизнь. Несмотря на неодобрение обеих семей, отец начал читать Тору с сыном брайтонского раввина, а мама с его женой. Потом родился я, а после меня не родилось уже никого к большому стыду моих родителей и огромному разочарованию общины, где в семьях было в среднем по восемь детей и десятки внуков.