Его привели в небольшую деревню, где ничего не радовало глаз, убогие хижины, укрытые пальмовыми листьями, каменный столб посреди площади и здоровенный разлапистый пыльный кактус, напоминавший сидящего мужика.
«Наверное, их божество! решил Агила и на всякий случай низко ему поклонился. Уж коли придётся здесь пожить, почему бы не стать жрецом?! Неплохая должность для человека развитого, угодившего по воле случая к варварам».
Он хотел объясниться мол, вы, ребята, ещё не понимаете, какое счастье привалило!
В этой голове, гладил себя по макушке, Куча полезных знаний! И всё достанется вам! Всё вам!
Но, вероятно, было в его облике что-то жалкое и суетливое. Туземцы глядели на него, пересмеиваясь, как на шута горохового.
Я научу вас строить большие дома и ветряные мельницы, размахивал руками Агила.
Однако никого не убедил. Возможно, не понимая слов, местные жители видели его насквозь и догадывались, что он сроду ничего не построил. Их вождь-касике, грубо прервав, определил Агилу простым работником на кукурузные поля.
В тот же день ему выдали палку-копалку и показали, как проделывать лунки в земле, сколько зёрен бросать и, наконец, как ловчее присыпать ямку движением голой пятки.
Чего-чего, а такого он не ожидал работать батраком у полудикого народа! Уж лучше бы его съели! Нет, в нём ещё не умер Орёл! И он в ярости сломал об колено палку-копалку.
Тогда его схватили и привели на деревенскую площадь. Под заунывный гул больших деревянных барабанов содрали штаны, что само по себе было унизительно. Но барабаны загудели громче, и Агила опомниться не успел, как был посажен на неимоверно колючие колени кактуса, которому ещё утром кланялся.
Паганос! орал он, извиваясь. Язычники! Идолопоклонники! Людоеды!
Но, просидев минут пять в объятиях сурового божества, утих. После наказания ему вручили новую палку и погнали на поле. Копая ямки, он глотал слёзы и думал-думал:
«Как могут они помыкать крещёным человеком, у которого один великий Бог!? Нет-нет, со временем всё будет наоборот! Отольются им мучения христианина!»
О, зоркий глаз был у Агилы, поистине орлиный, видел на много лет вперёд
Маиси птицы
Первым словом из языка майя, которое он твёрдо усвоил, было «мильпа» кукурузное поле. Оно, впрочем, состояло из двух. «Мильи», то есть сажать, сеять. И «па» в. Так что, можно сказать, Агила узнал разом три слова. А больше ему и не требовалось, поскольку он только и делал, что работал на мильпе.
Когда солнце поднималось точно из-за каменного столба, торчащего посреди деревенской площади, пора было начинать вырубку деревьев в тропическом лесу, иначе говоря, в сельве. С утра до вечера он махал каменным топором, освобождая место для посадки маиса-кукурузы.
Этому были посвящены декабрь и январь.
Март и апрель для выжигания кустарника и пней. А в мае-июне посев. Агила понуро ходил по взрыхлённой земле, держа в руках полую тыкву с семенами и палку-копалку.
Когда дул ветер, семена разлетались, а сухая земля забивала глаза. В пору затишья его облепляли москиты. На местных жителей они, кажется, не обращали внимания.
В сезон дождей, по колено в грязи, Агила пропалывал мильпу от сорняков.
Затем сгибал каждый кукурузный стебель, чтобы лишить початки лишней влаги и ускорить созревание. Но стебли под его руками предательски ломались.
В ноябре начинался сбор урожая, затягивавшийся иногда до марта, столько урождалось этого чёртового маиса!
Агила всей душой возненавидел его. Мало того, что возился с ним круглый год, так ещё и кормили его одним маисом. То в виде лепёшек жареных, то печёных, то кашей, завёрнутой в пальмовые листья, или просто варёными початками, а то и сырыми в зависимости от усердия в работе.
Он старался быть прилежным, но всё получалось как-то наперекосяк, неловко. Пожалуй, не менее одного раза в неделю заунывно гудели барабаны-туны, и его наказывали, усаживая всё на тот же проклятый кактус. Взгляд Агилы померк, и дух надломился, как кукурузный стебель.
Конечно, тогда он и представить не мог, что через какие-нибудь триста лет гербом независимой Мексики станет орёл, сидящий на кактусе, правда, со змеёй в клюве.
Словом, Агила был не просто рабом, а презираемым. На него смотрели, как на глупца, который не может выполнить самую нехитрую работу.