За нами?
За беженцами! Я ж в ООН сэмээску кинула!
В ОМОН, дура! Перехват идёт!
Сам облезлый! Окурок щас твой искать будут!
А автобус ушёл!
А Посоховы?
Успели, пиши теперь письма!
Ни огня, ни пожарки, ни дыма! Куда власти смотрют?
Участковый в окно вон смотрит, из машины!
Кузьмич приехал?
Чё зачитывает, его бабушку?
Дал полчаса и чтоб никого!
Эвакуация, Дормидонтовна?
Всех посажает! За организацию паники!
Психи деревянные!
Чё, не будет пожару?
Нет! Отменяется!
Так завтра же только 13-е!
Чё? Завтра пожар будет?
И так ещё с часик, наверно, деревня аукалась и ждала пожарку из ООН, когда семья Посоховых уже упёрлась в последний барьер разлуки в стойку зоны ожидания в международном аэропорту Шереметьево.
Конечно, всем вспомнился марш «Прощание славянки» он в центре сердца каждого. Но киски тоже ж печалились на всю тысячу вольт? По одной только строчке марша «дрогнул воздух туманный и синий, и тревога коснулась висков» усатые чудики уже почуяли, что тоже связаны с человеками не только сосисками, но и непонятным синим туманом в 5.00 утра, и тревогой впритык к виску двадцать дней им не жить, а волноваться и горевать: как там их Ванечка, у кого завсегда водятся «Ну, да, сосиски!!! Но причём тут они!!!.. дирижировала плачем у калитки Морфяка. Завсегда значит, вечно! А вечных сосик не бывает! Вот они люди: меряют нас сосисками! Всё на свете меряют на свои мозги штампованные! А завсегда только добро! У Вани завсегда ручки добрые потому что в его руках да! и они сосиски! но и молочко! и кусочки в соусе в пакетике! и колбаска «Папа может»! и и можно выспаться! на его диванчике! и всласть повыделываться! не у хрендаря же старого с палкой, чтоб его подушки в валенки превратились! Ванюшенька!!!» и Морфяшка беззвучно застыла в горе. Послушная Палашка добавила к слёзам сестрички: «Его папанька и шкурки полиэтиленовой от сосиски не бросил, нюхнуть хотя бы!..»
А Галина Петровна пусть не знала про штаб-трубача и полковника Василия Ивановича Агапкина, но печальные фанфары её сердца бились нота в ноту с вечным гимном непереносимого расставания. Есть всё-таки карма! Ведь там, в Крыму, окончательно сложилась жизнь нот нашего генетического музыкального кода. Сергей Петрович тоже ни диеза в музыке сфер, а мотивчик с армии помнил: «Прощай, не горюй» Один Ванька напевал про тра-та-та котов: «Мы едем, едем, едем в далёкие края» Ванька, знающий о счастье только по отменённым урокам, а угадал: счастливее его и его соседки по креслу впереди в их самолёте, ждущего вылета за стеклом буфета, в списке амуров пока никто из пассажиров не значился. Тут сердце Галины Петровны всё же не вынесло вида своего хорохорящегося деда и отмерило по пятьдесят грамм на притихшие души.
Облака под самолётом уже спрятали землю, с городами, людьми. «Вот, где сейчас, милые мои соотечественники, летящие с нами, парящие в заоблачных креслах, где сейчас провожавшие вас? Вы ж уверены, что они, если пока и опечалены разлукой, но они все бодры и живы. За нами тысяча километров громадных, космических туч, а вы уверены в этом, уверены так же безоговорочно, как и я в том, что Ванина мама уже добралась домой, Сергей Петрович тёр щеку, которая ещё хранила слёзы Галины Петровны. И во всём-то мы уверены Кто и что делает и где сейчас и где живёт И де же он живёть? уже заулыбался он. Вы не знаете, где живёт Шекспир? и пятьдесят грамм коньячка, ещё шереметьевского, уверенно отвечали: За Мытищами! В Петушках и Бабенках! Там добрые люди живут. Что, Вильям Иванович хуже их?.. Вона, Джульетты по всем газонам прыгают а ему в Бабенках нельзя?!!.. Вон, в Симферополе, Василий Иванович Агапкин в погонах» и уже вслух продолжил: «Да, мы с удовольствием, если повторите!» это Сергей Петрович игриво повернул тёпленькую мордочку к стюардессе с подносом минералки. Он передал стаканчик Ване, и виновато улыбнулся бортовой нимфе: «Же не манж па сис жур!» и взял себе сразу два стаканчика. Один выпил тут же. За иллюминатором облачка махали Сергею Петровичу пушистыми ручками. Он вслух замурлыкал знаменитый марш Василия Ивановича, замахал в такт ремнём безопасности. Пассажиры рядом заёрзали, но дама в кресле впереди повернулась на бравурные ноты Сергея Петровича и приветливо улыбнулась: «А я вас помню. Давайте знакомиться. Алиса Кирилловна Земледельцева».