Когда Евсевна притащила гномика, Чубайс долго не мог прийти в себя от изумления. Что-то новое, необычное, неправильное было в этом существе. Он был неродной. Не родной ни коту, ни Евсевне. По мнению кота, ЭТОТ представлял из себя нечто среднее между человечком и лягушкой, у него было округлое раздутое лягушачье тельце и тоненькие, слишком тоненькие ножки. Кожа у существа была тоже неправильная, слишком тонкая и подвижная, как у лягушки; более того, кот ощутил по запаху кожи гномика, что она проницаема, гораздо более проницаема, чем у него и Евсевны. Кожа меняла запах в зависимости от состояния существа. Кот бы не удивился, если бы оказалось, что с такой кожей ЭТОТ может дышать под водой. У ЭТОГО было только два зубика на верхней челюсти, совсем как у лягушки, и коту казалось, что и пищу гномик проталкивает в пищевод глазами, как лягушка. А если он зверушка, то где его шерсть, а если человечек где его одежда? Удивлению кота не было предела, целую неделю он ходил ошарашенный, с глазами по пятаку.
Время шло, и кот почувствовал, что ЭТОМУ плохо, очень плохо, просто смертельно плохо. Кот понял причину. ЭТОМУ не нравилась еда, вернее, она не просто не нравилась, она ему не подходила. Евсевна ничего не замечала, в ее голове опять что-то «закоротило», и она кормила ЭТОГО изредка, причем одними леденцами. «Я бы и сам копыта отбросил, если б они у меня были, на такой леденцовой диете», подумал Чубайс и выскользнул на улицу. Через полчаса котяра вернулся, он сиганул с крышки колодца на карниз окна, отвратительно проскрежетав когтями по металлу, затем со стуком запрыгнул в открытую форточку. Вместе с котом в дом ворвался запах поля, некошеной травы, ветра и воли. Гномик обреченно вздохнул Евсевна, наигравшись, совсем перестала выносить его на улицу. Кот забрался на кровать, где, как тяжелобольной, на взбитых подушках, прикрытый простынкой лежал ЭТОТ. Чубайс принес ему мышь, но ЭТОТ никакого восторга не выказал, а просто смотрел на котяру большими грустными глазами. Кот готов был сам расплакаться, если бы умел это делать.
Кот посидел на кровати, вылизал свои лапы и лег к ЭТОМУ под бок. Он начал мурчать громко и с удовольствием, хоть до конца и не верил, что ЭТОМУ сможет помочь его нехитрая кошачья терапия. Вдруг раздался стук в окно. Чубайс насторожился. «Это не может быть Алексей: его уже давно нет», подумал кот. Стук повторился. «Это не может быть невестка Алина: та сама входит». Стук стал более настойчив. «Это не может быть дрянь такая Петрович, решил кот, на всякий случай перейдя в положение низкого старта, тот стучит кулаком в дверь, а не костяшками пальцев в окно».
С «дрянью такой Петровичем» у Чубайса конфликт произошел, наверное, уже как год назад. Как-то забрел «дрянь такая Петрович» к Евсевне по какому-то делу: то ли соли взять, то ли денег занять. А перед этим где-то разжился он бутербродом с колбасой. Евсевна ему чаю, как водится, предложила, а «дрянь такая Петрович» бутерброд для себя приберег, в кармане куртки его заныкал, не захотел поделиться, жмот. А Чубайс от этого колбасного духа просто с катушек съезжал еще в те поры, когда он котенком был. Как почует в доме колбасу, метнется к холодильнику и пытается его дверцу лапой снизу лежа поддеть, да еще и орет как резаный. Валерьянку они, что ли, в колбасу подмешивают? Став постарше, кот открывать холодильник научился, но толку от этого уже мало было. Последнее время колбаса в холодильник как-то не захаживала. Да и вообще, там пустовато стало, как говорится, мышь повесилась. Ну, напился Петрович чаю, засобирался домой, напялил свою курточку, сунул руку в карман, а рука вся наружу через свежепрогрызенную дырку и вышла, туда, куда перед этим колбаса с хлебом утянута была. Взбеленился Петрович, разорался на кота:
Ах ты, дрянь такая, убью!
И схватил кочергу Благо форточка была открыта. Рыжей молнией метнулся Чубайс, еле ушел Забился кот на поленницу под самую крышу, лежал там и думал: «Сам ты дрянь такая, Петрович, пожалел колбаски. Эх ты И все-таки что они в эту колбасу добавляют? По вкусу она совсем не ахти, но запах, запах какой» С тех пор предпочитает Чубайс «дряни такой Петровичу» на глаза не попадаться.
В окно постучали четвертый раз, и Евсевна все-таки решила открыть. Вошла доктор, участковая. Котяра слез с кровати и забрался на руки Евсевне. Женщины о чем-то сговаривались. Как кот понял, Евсевна упиралась, а докторша настаивала: