Там в пятнадцатом году река русло новое промыла. Говорят, что много золота на берегу разбойниками было спрятано, да всё и смыло. Вот его черт с тех пор и охраняет. Крючки твои отрыват. Ты бы на Вандышевское озеро лучше сбегал, говорят, там такие окуня ловятся. Таких в других местах нет нигде. Ухи тоненькой3 хотце. С харисов то уж как-то приелась, ответил дед, протягивая подушку внуку.
Окуней я и рядом с деревней наудить могу, чем три версты на Вандышевское топать. Такое же озеро. Тем более, что в нем и воды-то совсем мало, вся утекла! возмутился Митька.
Э, паря, вздохнул Тимофей Петрович. Канаву с озера уж давно прикопали. И никуда там вода не делась. Ты в деревне живешь или где? Не знаешь ничего. А у нас окуньки мелкие и черные, как головешки. А на Вандышевском крупные, с золотистым отливом. Приятно из такой рыбки и ухи похлебать.
А ребята сказывали, что черт в Вандышевском живет, а не у Савеловского порога. Его там два года назад мужики даже ловили. Потому и канаву копали. Вот поймали или нет, не знаю. А ты не знаешь?
А кто же знает? Может быть, и живет до сих пор. У нас они, видать, где только не поселились. Видать, есть что охранять и у Савеловского порога и в озере. Сюда, в наши края с давних пор бегут разбойники всякие с награбленным, словно им тут медом намазано. Через нас и до Пинеги рядом легко спрятаться от погони. А черти они за разбойниками следом идут.
На мосту4 заскрипели половицы. И тут же следом раздался глухой хриплый кашель бабки Анны.
Куды мотыгу задевали? Тут еще вечером стояла! крикнула через дверь Анна Гавриловна. Митька! Куды вилы дел? Говорила не вороши5, так всё назло только мне творишь6!
Как обычно все потери в доме относились на счет внука. Митька оживился, не обращая внимания на бабкины слова. Надеясь услышать продолжение истории, он шагнул к деду, но Тимофей Петрович потянулся, громко зевнул, повернулся к нему спиной и захрапел.
«Ну вот, как всегда. Только у него что-то сурьезное спросишь, как он сразу на бок, подумал Митька, и пошел к бабке, чтобы сказать, что та утром на назём7 ходила и вилами в хлеву ворота подперла».
Часть первая
1915 год
Небольшой костерок, устроенный за выскорью8, казалось, вот-вот потухнет. Густой сизый дым, идущий от него, то полностью накрывал еле тлеющие поленья, то отступал под порывом ветра.
Вот, зараза, стоя на коленях у костра и подкладывая бересты, ворчал здоровенный мужик в зимней, одетой не по сезону, шапке. Задавливат9, что хошь делай!
Не дождавшись, когда пламя пробьется и зацепится языками за поленья, он поднялся. Взяв широкую пластину бересты, здоровяк стал аккуратно размахивать им над тлеющим костром.
Я гляжу, дядька Степан, нам кипяточку сёдни не пить. Или, не успел договорить второй, заметно моложе мужичок с огромной черной шевелюрой, как Степан его перебил.
А ты, шельмец, чем язык чесать, да портки протирать, лучше лап еловых наломай. Неизвестно еще, сколько мы тут просидим, перебил его Степан.
Выругавшись, он оглянулся на стоящую за спиной Серафиму и, заметив ее одобряющий взгляд, добавил:
Да только топором не тюкай. Там мужики не промах, он кивнул куда-то в сторону реки. Враз поймут, что к чему, хоть и далеко. Вот тогда, Прохор, и ноги твои долгие не помогут, разгоняя дым берестом, заключил Степан.
Старшой их не спит. С берегу видно, что Семен бродит чего-то, не ложится. Но, дай Бог, может и угомониться, тихо заметила Серафима. А отдохнуть, да ноги выпрямить и впрямь сейчас нам не помешает.
Услышав Плетневу, Степан Рочев обернулся к ней. Затем выпрямился, вытер руки о штаны, и, глядя на Серафиму, проговорил:
Что-то неладно у меня на душе сегодня. Вроде все как обычно кругом, он встревожено осмотрелся вокруг. А вот не спокойно оно как-то. Беда какая не случилась бы. Вон, огонь и тот никак не разгорится.
Типун тебе на язык, буркнул, вставая с валежины, Прохор. Ты вон в том годе тоже накаркал.
Он ненадолго задумался и продолжил:
Тоже все лето твердил про беду, вот и войну накликал.
Рочев, не обращая внимания на слова своего племянника, взял хворостину, уже в который раз разворошил тлеющий костер и заново сложил дымящиеся поленья. Не спеша зажег большой кусок бересты, и, подождав пока та по-хорошему разгорится, сунул ее снизу дров. Головешки словно в знак благодарности бодро затрещали, и ярко-красные языки пламени заплясали по поленьям.