Скрипнула дверь дома батюшки Симеона и на крыльцо вышли делегатки.
Батюшка выслушал нас, призывая женщин к тишине, проговорила Анфиса. Согласен он возглавить наше шествие к дому литовца.
Держа икону Божьей матери над головой, к женщинам вышел отец Симеон.
Люди, что возжелали вы от раба божья Симеона? громко проговорил он.
Наставления твоего жаждем услышать, батюшка! пронеслось по толпе.
В церкви ежедневно наставляю вас на путь истины! Слушаете, да не слышите меня! Чем же могу помочь вам, коли уши ваши серой забиты?! Смотрите и не видите! Как же я могу слепцам открыть очи?
Прости, батюшка! упали на колени крестьянки. Бес попутал. Поверили мужьям, что благо принесёт сей нехристь, смирились. Призвали к себе иноверца, а оно вон, как вышло. Погибель он нам несёт! Освободи, батюшка, от басурмана!
Устал я бороться с вашим неверием в правоту слов моих, да, видно, на то божья воля, до конца дней моих терпеть от вас обиду и направлять вас заблудших, на путь истины. Подымитесь с коленей и шествуйте за мной. Укоризненно посмотрев на женщин, проговорил батюшка, спустился с крыльца и, не останавливаясь, размахивая массивным нательным крестом, двинулся в сторону дома, в котором проживал литовец. Рядом с ним, держа над головой икону Божьей матери, гордо шествовала Анфиса.
Глянь-ка на Анфиску! ухмыльнулся сын лавочника Лигостаева семнадцатилетний оболтус Онуфрий, и ткнул локтем в бок своего товарища Кирилла Колобова.
Чего это они?.. часто моргая глазами, проговорил юноша.
Ясно чего к литовцу пошли изгонять из села, ответил Онуфрий.
А чё он им сделал-то? пожал плечами Кирилл.
Батя вчерась сказывал, приходили к нам бабы, мамку хотели уговорить пойти с ними на литовца, только он не пустил. Сказал, что нечего народ смешить. Наше, мол, дело товаром торговать, а не митинговать.
И чего?
А ничего Не пошла!
А! Понятно! А эти чего?
А эти дуры, чего с них возьмёшь?! Анфиску понятно, что потянуло на бой с литовцем. Эйный мужик ни одной юбки не пропустит, вот и решила отыграться на нём. Батя сказывал, что Иван её часто в дому литовца бывает Тот ему картинки с голыми бабами кажет, а опосля Ванька, насмотревшись тех голых картинок, по бабам шасть, только-то его и видали.
Эт, значит, Анфиске-то ничего и не остаётся от него, захохотал Кирилл. Ну и дела!
Вот такие пироги, друг ты мой ситный! А по мне так Ванька ейный дурак, Анфиска баба видная, всё при ней!
Ага! гакнул Кирилл и тотчас, как только Анфиса поравнялась с ним, выкрикнул. Глянь-ка на неё! Ай да Анфиса! Прям, царевна, не иначе! Ишь, как гордо голову-то запрокинула!
Анфиса даже глазом не моргнула, как шла, гордо вздёрнув голову, так и продолжала возглавлять колонну женщин вместе с отцом Симеоном.
Айда с ними, ткнув в бок Онуфрия, проговорил Кирилл и направился к Анфисе, по пути продолжая вызывать её на ответную реакцию. Гляньте, гляньте на неё, даже ухом не ведёт. Ты чё ж думаешь, баба, ентим удержать свово Ивана? Ты хошь цельный иконостас неси заместо иконы, Иван твой всё одно будет бабам под юбки руки запущать.
Цыть, молокосос! Не твово ума дело! Молоко на губах не просохло, а туда же. Ты прежде рот свой поганый от мамькиного молока утри, а топом разявай его! не удосужив юношу даже взглядом, ответила Анфиса.
Отойди, отрок, от женщины, гневно взглянул Симеон на Кирилла.
А то, чего, батюшка? Крестом своим огреешь, что ли?
Тфу на тебя, богохульник! Как только земля таких бесстыдников носит?! Женщина на цельных десять лет старше тебя, постыдился бы рот свой разявывать. Бога в тебе нет!
А твой Бог в твоём пузе! Ишь как важно тащишь его впереди себя на цельный метр, заступился за товарища Онуфрий, и, придвинувшись к Анфисе, ткнул её пальцев в бок.
Ах, ты ж охальник! возмутилась Анфиса и, не прекращая движение, резко толкнула парня своим крепким объёмным задом.
Онуфрий, не ожидая от неё такого маневра, заплёлся ногами и повалился на землю, увлекая за собой идущего рядом Кирилла.
Бог он всё видит! взмахнул крестом батюшка, следом громкий смех десятка женщин разнёсся по селу.
В колонну женщин, двигающихся к дому Мажюлиса Урбонас, прибывали новые люди, женщины в солидарность своим подругам, мужчины из любопытства.
Подойдя к дому литовца, женщины подняли визг, из которого было понятно только одно: