Инес старалась как могла, но, не имея сноровки Селин, то и дело попадала впросак. У нее не было ни дегустаторских способностей, хоть она и пыталась развить свой вкус, ни навыков розлива купажированных вин, ни точности движений и твердости руки, необходимых при обращении с бутылками. Она подозревала, что другие считают ее просто-напросто ленивой, а дело было в нерешительности и неуверенности. Каждый раз, разбив бутылку, Инес теряла толику уверенности и ощущала себя еще более никчемной.
Ирония судьбы, но совсем недавно Мишель сам не хотел, чтобы она работала. Предлагая ей руку и сердце полтора года назад, он сказал, что станет о ней заботиться, а ей ничего не придется делать.
Но пойми, пыталась объяснить Инес, я буду рада помогать.
Теперь заботиться о тебе мой долг, ответил Мишель, нежно обхватив ладонью ее подбородок и глядя ей в глаза. Тебе не нужно работать.
Но
Мишель не дал ей договорить:
Пожалуйста, дорогая, позволь мне сделать так. Мой отец никогда не просил мать участвовать в производстве шампанского, и я точно так же не хочу просить тебя. Ты будешь хозяйкой дома.
Но в сентябре была объявлена война, работников призвали на фронт и настроение Мишеля стало постепенно меняться. Сначала он, бормоча извинения, поручал Инес разные мелочи, на что она всякий раз давала понять, что все в порядке, она готова помочь. По мере того как осень сменялась зимой, нехватка работников сказывалась все сильнее, и Мишель все чаще умолял жену взять на себя очередные обязанности. Инес старалась изо всех сил, но многого не умела, а чтобы научиться, требовалось время. И чем дальше, тем отчетливее чувствовала растущее разочарование мужа.
Из-за угла показалась Селин, и Инес изобразила улыбку. Даже в линялых брюках и заляпанных грязью сапогах Селин выглядела великолепно. Глупо, но Инес это почему-то раздражало. Присмотревшись, она заметила, несмотря на темноту, что глаза у Селин покраснели.
С вами все в порядке? спросила Инес.
Селин поспешно наклонила голову, спрятав лицо за завесой длинных каштановых волос.
Да, просто замечательно.
Вы плакали. Инес знала, что это звучит бестактно, но ведь нечестно делать вид, что все в порядке, когда мир буквально рушится. За год, что Инес была замужем за Мишелем, женщины так и не подружились, хотя Инес и пыталась. С лица Селин, спокойной и серьезной, не сходило хмурое выражение, а Инес во всем искала светлую сторону. Через месяц после переезда в «Мезон-Шово» она услышала, как Селин шепнула Тео, до чего ее допекает вечная и безосновательная жизнерадостность Инес. После этого по крайней мере стало понятно, почему Селин кидает на нее такие сердитые взгляды.
Селин прерывисто вздохнула:
Да, да, Инес, я беспокоюсь о своих родных.
О, Инес растерялась. Но, мне кажется, с ними все обойдется. Я уверена, что немцы не тронут мирных жителей.
Из горла Селин вырвался странный звук, не то смех, не то рыдание.
Инес, неужели вы забыли, что они евреи?
Да, да, конечно. Честно говоря, Инес об этом не слишком задумывалась. Несколько раз за последние месяцы тема всплывала в разговорах, когда приходили новости об облавах на евреев в Германии, но не более того. Инес знала, что отец Селин из еврейской семьи, мать, умершая два года назад, католичка, а религиозным воспитанием дочери они особо не занимались. Но не надо так тревожиться. В конце концов, это Франция.
Селин долго молчала, но, когда Инес уже решила, что ответа не будет, сказала:
Вы правда думаете, что под властью немцев это будет хоть что-то значить?
Ну зачем смотреть на все как на конец света? Инес закусила губу, потом уверенно произнесла:
До сих пор в новостях еще не было ни слова о том, что здесь что-то происходит с евреями. Увидите, все обойдется.
Верно, коротко ответила Селин и отвернулась.
Инес посмотрела, как она нагибается, поднимает с пола ящик шампанского 1928 года и, тяжело ступая, уходит с ним по коридору в сторону тайника, взяла свой ящик и поспешила за ней. Мышцы жгло от непривычной нагрузки.
Вы ведь из-под Дижона?
Да, из Нюи-Сен-Жоржа, это совсем рядом, почти строго на юг.
Значит, ваши отец и его родители дальше от немцев, чем мы. Инес помнила, что Дижон примерно на триста километров южнее Шампани. И, может быть, они уже движутся на юг. Мишель недавно рассказывал, что тысячи беженцев запрудили дороги, спасаясь от приближающихся немцев.