Логику западного, прежде всего американского, подхода к рассматриваемой проблематике экономист К. Ремчуков определяет так: кризис глобализации экономический национализм/ эгоизм использование санкций как рычага давления на решения отдельных стран необходимость самостоятельно развивать стратегически важные отрасли как основу суверенитета и обороноспособности сохранение для этих целей потенциала лучших конкурентоспособных компаний и отраслей.
К. Ремчуков фиксирует внимание на том, что пришел логический конец тридцати годам яростной апологии экономикофинансовой глобализации как способа достижения глобальной эффективности производства и потребления. Глобализации, которая предполагала, что ее главным бенефициаром всегда будут западные компании, прежде всего ТНК. Глобализация с предопределенным пулом победителей завершилась. Причем именно с трампизмом связано начало реализации доктрины геополитически ограниченного суверенитета, сутью которого является отрицание прав независимых государств на обладание геополитическими интересами и предпочтениями, не согласованными с интересами Соединенных Штатов[32].
Примечательно, что оценки степени влияния на геополитику, точнее геополитических последствий кооронавирусного кризиса, варьируются в самом широком диапазоне: от максимально конкретизированных представлений до самых широких прогнозных обобщений. Так, в анализе В. А. Никонова систематизированы 42 (!) геополитических последствия пандемического кризиса для человечества[33]. Выделим наиболее важные из них, имеющие непосредственное отношение к стержневым проблемам нашего исследования:
мировая система становится более фрагментированной;
деглобализация. Пандемия ускорила уже шедшие процессы возвращения в собственную государственную скорлупу;
растущая несостоятельность наднациональных структур;
дальнейшее проседание сверхдержавного статуса Соединенных Штатов;
кризисные процессы в интегрированной Европе и проседание Запада в целом;
век Азии наступит раньше, чем многие думали, если уже не наступил;
трансатлантическая солидарность оказалась под вопросом;
стремление США и Запада усидеть наверху будет стимулировать политику подавления альтернативных центров силы, одним из которых, безусловно, является Россия;
укрепление государств и государственности, возрастание значимости государственного суверенитета и суверенность государств;
хорошо организованные и сплоченные общества проявили себя гораздо лучше, чем атомизированные.
Вакцинная дипломатия издавна была эффективным инструментом гуманитарного влияния государств в мире. Изобретение вакцин для борьбы с оспой, еще в конце XVIII века, холерой, полиомиелитом, эболой и др. повышает престиж, авторитет и международную репутацию государств, в которых велись эти научные разработки. Коронавирусная пандемия вызвала к жизни вакцинную дипломатию 2.0, которая теряет свое классическое толкование и значение, становясь политизированной и даже ангажированной. На Западе происходит некая перезагрузка смыслов: «уход от вакцины как элемента гуманитарной помощи к вакцине как способу манипуляции общественным мнением, инструменту мягкой силы, рычагу воздействия на международные организации и государства»[34].
В условиях пандемического кризиса резко возросла конкуренция потенциалов мягкой силы различных государств, связанная с новым геополитическим маркером вакциной. Конечно, отмечается в аналитическом докладе МГИМО МИД России, государства будут взаимодействовать в борьбе с пандемией, но не столько в логике интернациональной филантропии, сколько в логике статусной конкуренции. Оказывающий помощь повышает свой престиж (и, добавим, международную репутацию. М. Н.). Первенство в разработке вакцин от коронавируса и подтверждаемая готовность предоставить ее другим странам позволяют ей зарекомендовать себя технологическим лидером в наиболее актуальной области фармацевтики и биотехнологий. Сама география распространения российских вакцин укажет (и уже указывает) на Россию как лидера возвышающихся держав. И это не только свидетельство успеха российских технологий, но и символ нового качества российской внешней политики[35].
Директор Французского института международных отношений Т. Гомар выделяет в пандемической ситуации две характерные особенности. Первая несоответствие масштаба принимаемых мер числу жертв (по сравнению с прежними демографическими кризисами). Вторая контраст между материальностью санитарных средств, необходимых для победы над эпидемией (больничные койки, маски, тесты и др.), и нематериальностью задействованных для ее преодоления средств политических (развитие коммуникаций, медиасреды, цифровых решений и проч.). Кризис вписывается в контекст интеллектуального сотрудничества, соперничества и противостояния, иначе говоря мобилизации, ориентирования и контроля умов, и конечной целью является насаждение определенных моделей управления и поведения. В этом видится прямой отсыл к мягкой силе в ее кризисно актуализированном формате, в котором Т. Гомар отмечает кардинальное изменение: «Речь идет не столько о внедрении общественных ценностей на Востоке, сколько о распространении азиатских ценностей на Западе, где они прививаются с помощью новейших технологий». Первопричину этого изменения он видит в том, что на протяжении последних тридцати лет западный модернизм вызвал отторжение и подталкивал к утверждению собственной идентичности у многих незападных стран[36].