Дорога пошла чуть под уклон, удаляясь от каменной гряды фьорда. Затем она потянулась через зеленые пастбища, на которых паслись стада коров и табуны лошадей, а после повела их ячменными полями, на которых изумрудом отливали дружные, уже сильно подросшие всходы. А за полями виднелись людские поселения. Возле домов играли ребятишки. Тут же вертелись собаки, и в лужах валялись домашние свиньи. Женщины, занятые всякими хозяйственными делами кто в ступах растирал зерно, кто накручивал пряжу на веретено, поднимали глаза, с недоумением провожая взглядом чужестранцев.
Сейчас, при ярком свете дня, ничто не наводило на мысль об ужасах, рассказанных мореплавателями при дворе Хигеляка. Все казалось таким мирным, таким спокойным.
И вот они уже почти поравнялись с Хеоротом. Пиршественный зал короля Хродгара точно взметнулся к небу. Все пятнадцать без смущения поднялись на парадное крыльцо, над которым были прибиты вызолоченные рога огромного оленя. В дверях их встретил один из танов короля Хродгара. Он задал им те же самые вопросы, что и дозорный на берегу:
Кто вы, чужеземные воины? Зачем вы прибыли в военном облачении, как добрались сюда и что вы ищете здесь, на пороге знаменитого пиршественного зала короля Хродгара?
Воины Беовульфа расположили свои закаленные в боях щиты рядами вдоль наружной стены. Лесом выросли прислоненные к стене ясеневые с железными наконечниками копья. Пришедшие присели на гостевую скамью, стоящую на широком крыльце. Между тем приближенный короля продолжал вопрошать:
Откуда у вас эти украшенные золотом щиты? Эти серебряные кольчуги, и шлемы, и великолепные копья, которыми вы уставили всю стену?
Беовульф отвечал ему:
Что до того, кто мы есть, то я племянник короля Хигеляка, сын его родной сестры. Со мной мои верные воины, мои братья по оружию. А для чего мы здесь мы об этом поведаем самому королю, потому что именно его касается то дело, с которым мы прибыли в ваши края. Приветствуй славного короля данов от нашего имени и спроси, выразит ли он желание говорить с нами.
Что ж, отвечал им тот, которого звали Вульфгаром.
Он, кстати сказать, был высокого рода и известен как храбростью своей, так и мудростью необычайной.
В вас вижу я благородную повадку, продолжал он. Я доложу нашему доброму королю и вернусь к вам с его ответом.
С этими словами Вульфгар поспешил к Хродгару, восседавшему во главе стола в окружении приближенных. Подождав, пока король обратит на него внимание, он произнес:
Там, на крыльце геаты, прибывшие из-за моря, преодолевшие пространство волн и бурь. Ведомы они неким воином по имени Беовульф. Они ждут твоего разрешения предстать перед тобой и поведать тебе о цели своего появления, о славный король наш! Коли мне будет позволено подать совет, я думаю, прими их и позволь им говорить. Они выглядят храбрыми воинами, и оружие их таково, что им владеют люди кровей благородных. Это не какие-нибудь бродяги. А Беовульф, их предводитель, видно, что могучий воин, сильный и мудрый.
Король кивнул. И тут же Вульфгар ввел в зал геатов, знаком приказав до поры оставить оружие на крыльце.
Поистине великолепным и неподражаемым показался пришедшим Хеорот, пиршественный зал короля данов Хродгара. Пол был выложен широкими отполированными разноцветными каменными плитами. Стены были увешаны оружием и искусно вырезанными из моржовой кости белоснежными украшениями. В зале пылали целых три очага, и дым от них устремлялся к потолку, находя свой путь в небеса. За длинными столами сидели воины Хродгара. На столах высились груды золотистых овсяных лепешек и ароматного дымящегося мяса. В руках у каждого по рогу в серебряной оправе, наполненному хмельным медом. Сам король, широкоплечий и седовласый, восседал на возвышении в самом дальнем конце стола, так что геатам пришлось пройти через весь зал. Шум голосов утих. Все замерли, глядя на пришедших. Король, облокотившись на резные подлокотники, не сводил глаз с самого высокого из геатов, с гордо поднятой головой остановившегося перед его троном.
Глава третья
Тень смерти по ночам
Беовульф тут же угадал в старом короле давно забытые черты, которые отражали одновременно и твердость характера, и спрятавшуюся за этой твердостью сердечную доброту. Однако знакомые черты к тому часу поблекли и увяли. Щеки избороздили глубокие морщины, на лице лежала печать печали. Борода, спадавшая на шитый золотом нагрудник, была совсем седой.