Но я не могла не поговорить с Лёлей, когда они, наконец, встали и вышли с кухни, умываться, завтракать, смущённые и молчаливые, поняли, что мы теперь всю их тайну раскрыли. А потом мужчины отправились топить баню, сегодня суббота банный день.
Вот я и спросила внучку, что мне теперь делать.
Зачем венчать? Что, обязательно жениться? Лена подняла глаза на меня.
А ты как предполагаешь? я удивилась ещё сильнее.
Теперь что совсем уж другие времена? Все эти «маленькие веры» Мне стало нехорошо. Я не ожидала современного цинизма в Лене
Бабушка, ты что? она заметила мою растерянность и как я, ослабев коленями, опустилась на стул.
Ты Хочешь сказать, что это у вас так несерьёзно?..
Лена покачала головой, взволнованно:
Очень серьёзно, ничего серьёзнее не может быть никогда.
Тогда как же не жениться? Не понимаю
Ну, зачем жениться? Все разводитесь. Любили-любили и развелись. Я не хочу разводиться. Я хочу всегда быть с Лёней и всё. Без всяких дурацких свадеб.
Я смотрела на неё, не веря ушам:
Это он, Лёня придумал?
Нет. Я не хочу.
Все девушки мечтают о свадьбе.
Значит не все. Я не мечтала никогда.
А дети? Или ты и детей не хочешь?
Без детей нельзя прожить жизнь, всё равно, что никогда самой не родиться, сказала моя странная внучка.
Тогда как? Не понимаю.
Бабуля, будем ждать детей, тогда и подумаю, она улыбнулась, подошла и обняла меня, прижавшись, к моей голове своей милой головкой. Прости, что ты увидела нас утром
Что теперь Спите вместе, хватит в окна лазать, как воришки. Всё равно дед раскрыл вас ещё две недели назад. В саду видал я вздохнула. Да Вера прислала письмо. Там у вас подготовительное отделение открывается, в первых числах октября собеседование, ехать вам надо. Или поступать, может, тоже не нужно уже? Раз такие дела?
Да ты что, бабуля? Профессия это главное, всё в жизни прикладывается к тому, кто ты.
Я смотрела на неё, на мою взрослую внучку. Уже спокойнее и радостнее на душе, а то эти открытия сегодняшние, эти современные взгляды, что не надо жениться, меня изрядно вымотали за это утро.
Глава 5. Громы и молнии в райском саду
Мы вернулись в Н-ск, перелетев сразу из теплой и солнечной северо-кавказской осени в нашу, промозглую и холодную, дышащую туманами и утренними заморозками. Мы поступили на подготовительное отделение. Хотя тоже пришлось пройти конкурс не меньше, чем на летнем экзамене. Но собеседование не письменный обезличенный экзамен. Нас зачислили.
Но на Москву, во второй мед подали так много заявлений так называемых льготников-«чернобыльцев», абитуриентов, из считавшихся облучёнными районов области, их зачислили без собеседования, что волновались, что для нас, простых смертных, мест уже не останется. Однако проучились они недолго вылетели все после первой же контрольной, к злорадному торжеству тех, кто из-за этих льготников не попал в московский набор.
А мы теперь ещё работали в больнице санитарами, потому что подготовительное отделение вечернее, а значит, мы должны работать. Я в родильном отделении, Лёня у деда, Ивана Алексеевича, в хирургии.
Бабушка брала меня на роды, я смотрела и слушала, впитывая всё новое, делать мне, конечно, не позволяли ничего, моё дело, как мама выразилась, «горшки таскать». Горшков тут, конечно, никаких нет, но много чего нашлось такого, к чему мне пришлось привыкать и вырабатывать своеобразную профессиональную стойкость.
Специфический, сугубо женский мир, при этом зависимый полностью от сильной половины человечества, меня сходу ошеломил. Разговоры докторов и шутки, которые можно только очень мягко назвать грубыми, хуже только разговоры женщин между собой, перед санитаркой никто же не церемонится
Первые недели я думала, что со мной что-то не так, если пересыпанные подробностями рассказаны о забытом количестве абортов, мужчин, детях оставленных бабкам: «а чё ей делать в пятьдесят лет? Пусть воспитывает. А мне надо личную жизнь устроить, куда я с этим высерком?». Или ещё хуже, касаемо мужчин: «хотела его ребёнком повязать, думала, жену бросит. Так он мне сказал, что ребёнок не его! Прикинь?! А как докажешь? Ну вот, и пришлось на аборт». Всё это отношение к вопросу показалось мне чудовищным, несправедливым и по отношению к детям, которых делали заложниками своих отношений с их отцам. Детей делали какой-то вещью, козырной или проигрышной картой. К своим родителям, на которых сбрасывали детей, и особенно к мужчинам, которых воспринимали как средство проще пристроиться в жизни. Да и к самим себе без уважения, симпатии хотя бы, даже без жалости