В тот день я шла из школы. Медленно, как во сне, брела по улице, спрятав подбородок под ворот пальто, но ветер проникал, казалось всюду. Идти надо было всё время вверх. Две улицы. Стараясь идти по обочине, я то и дело вынуждена была выходить чуть ли на середину довольно узкой улицы, где друг за другом стояли невзрачные домишки. Конечно, такую оценку я могу дать им уже сейчас, когда побывала в европейской части нашей страны, за границей. Редко какое жилище из забайкальских, можно было тогда назвать красивым. Обычно дома представляли собой четырехстенные избы. Размеры домов были довольно скромные. Внутренняя планировка обычно представляла собой большую комнату поделённую перегородками на небольшие клетушки, игравшие разную роль. В каждом доме, конечно же имелась печь, и окна, выходящие на две- три стороны. Чаще всего дома не окрашивались. Разве что наличники или ставни на окнах, которые немного украшали серые фасады. Заборы высокие, дощатые, тоже серые и однообразные.
Целыми поколениями жили люди с мыслью, что не их эта земля и основательно устраиваться на ней нет никакого смысла. Практически все были из переселенцев, предки которых по чье- то воле отправились на освоение забайкальских земель. С молоком матери, каждый ребёнок впитал в себя тягу к возвращению на западные земли. Вечные временщики.
Ежась от ветра, я шла с занятий математического кружка, который, к слову сказать, был абсолютно мне не интересен. Как, впрочем, и многие другие кружки, секции, которые я посещала только ради того, чтобы не находиться дома и не видеть и не слышать пьяного отца. Вобрав голову в плечи, засунув руки глубоко в карманы пальто, глядя под ноги, я медленно приближалась к дому. Погода совершенно не благоволила прогулкам. За всю дорогу домой мне не встретилось ни один прохожий. И вдруг: «Привет!». Я подняла глаза и почти потеряла рассудок. Передо мной стоял Андрей. Красивый, повзрослевший, то же слегка растерянный. Я не могла выдержать взгляда его пронзительно голубых глаз. Было желание развернуться и побежать от него прочь.
Я был у тебя дома, родители сказали, что ты в школе. Я долго ждал тебя на вашей скамейке у дома. У меня поезд через полчаса. Я очень рад, что увидел тебя, жаль, что не удалось пообщаться. Это тебе, сказал мой друг и протянул мне пакет, я напишу тебе сегодня письмо и обо всём расскажу. Он взялся обеими руками за мои руки, заглянул мне в глаза и побежал вниз по улице, в сторону вокзала. Я, обалдевшая от неожиданной встречи и подарка, помчалась домой. В пакете я обнаружила украшение на шею с кулоном, блокнот и плитку шоколада. Всё это казалось мне несметным сокровищем! Больше всего я радовалась пакету, полиэтиленовому пакету с изображением на нём танцующей пары с надписью «Disko» прямо над снимком. Сейчас трудно понять мою радость. Ещё более красиво оформленные пакеты продаются в каждом торговом заведении, ларьке, киоске. А тогда в 80е годы, такие пакеты были жутким дефицитом, стоили очень дорого, и купить их можно было только у спекулянтов на «чёрном» рынке. Счастливые обладатели таких сумок, чтобы продлить срок их службы, вставляли в них капроновые сетки с ручками. Все подарки я успела рассмотреть пока дошла до дома и, войдя в подъезд, поняла, что праздник у меня закончился. Из нашей квартиры раздавались пьяные вопли отца. На привычную мне картину, я посмотрела глазами Андрея, и впервые в жизни поняла, как мне стыдно за своего родителя.
Письмо от Андрея я получила через пару дней, он писал о том, как мечтает, чтобы мы когда-нибудь вместе съездили в Питер, в этот чудесный, неповторимый, удивительный город. Разумеется, ни в письмах, не при встречах, он никогда не напомнил мне про «знакомство» с моими мамой и отцом. По сути дела, именно после встречи и начавшейся дружбы с Андреем меня вдруг заинтересовало, как оказались мужем и женой мои папа и мама.
Отец с мамой знакомы с детства. Родились и выросли в одной деревне в многодетных семьях. Матери работали в колхозе с утра до ночи. Отцы воевали. Папа родился в сороковом году, а мама в первый год Великой Отечественной войны. Они были маленькими для того, чтобы что-то осознавать, но встать на ножки им было сложнее, чем всем остальным. Как говорит отец: « Росли, как в поле трава». Звали моих родителей Альбина и Геннадий. Отец Геннадия Пантелеймон Михайлович был на фронте до 1943года, вернулся домой из госпиталя и в том же году умер от ран. Мать, Надежда Ниловна, была женщиной безграмотной, но очень работящей. Была из семьи раскулаченных. Все эти события не смогли не отразиться на её характере. Нрав имела крутой. Детей держала в строгости. Кроме Гены, третьего ребёнка, было ещё два сына и дочь. Дед мой был из казаков. Судя по оставшемуся на память фото, был очень красивым. Да и дети Надежды и Пантелеймона, все как на подбор, были статными и красивыми. С учёбой, как отец говорил «грамотой», отношения не складывались почти у всех. Но особенным разгильдяем был Гена. Его мать, оставшись одна, с детьми на руках, только и думала, как прокормить ораву. Учёбу контролировать было некому и некогда. Гена мог неделями жить на чабанских стоянках, не являться домой. Рано начал курить. Не одну частоколину обломала об него мать, чтобы заставить учиться и помогать по хозяйству. Характер у моего отца с раннего детства был упрямым, и чем чаще его наказывали, тем больше он выходил из повиновения. Он был птицей вольной. И никакой дом и хозяйство не могли победить в нём тягу к кочевой жизни, охоте и рыбалке. К возрасту отправки в армию, за плечами Гены было, с горем пополам, полученное пятилетнее образование.