Перелезли. Ужасно кричали на крышах коты.
- Скоро весна, - сказал Калакутский, - коты на крышах. Ну, вот только через этот забор перелезем и - в подворотню.
Перелезли, нырнули в подворотню. С другой парадной стороны двора ворота были приоткрыты, и через щель виднелся красный фонарь.
- Запомни теперь для другого раза, - шопотом учил Калакутский, - этот заячий путь нам единственный, а с той калитки, если войдешь, сразу сцапают. Теперь вот в этот флигелек нужно и опять осторожно; чтобы хозяйка из окна не увидала: ведь мы с тобой бесплатные. Боишься?
- Нет, не боюсь!
- Молодец. Постоим немножко в тени: какая-то рожа у окна. Ну, ничего, идем.
В темном коридоре Калакутский нащупал ручку, погремел, шепнул:
- Отвори, Анюта!
- Это ты, Калакуша?
Она только проснулась, сидела на неубранной кровати, в одной рубашке. Алпатову ничего не показалось в ней особенного: просто раздетая женщина и - ничего таинственного, как представлялось.
- Вот этот мальчик, - сказал Калакутский, - его надо просветить.
- Веди к Насте, она их страсть любит.
Пошли дальше по коридору. "Если так, - думал Алпатов, - то не очень и страшно". Но Настя оказалась большая фарфоровая баба с яркими пятнами на щеках.
- Поручаю тебе обработать этого кавалера, - сказал Калакутский.
И втолкнул Алпатова в ее комнату.
- Раздевайтесь, - очень ласково сказала Фарфоровая, - пива желаете?
- Водки, - ответил Алпатов.
Она вышла.
Тогда стала ему Фарфоровая, как на первых уроках в гимназии Коровья Смерть: страшно и слабо в себе. - Не убежать ли теперь? - подумал он, но вспомнил, что еще будет водка и после нее все переменится: тоже был страшный Становой, а потом стал милым Кумом.
Она принесла графин с двумя рюмками, на блюдечке было нарезано мясо: закуска.
- Миленочек, ах, какой ты хорошенький; пил ли ты водку когда-нибудь?
- Пил!
И налил две рюмки.
- За ваше здоровье!
Чокнулся и выпил.
И вот странно, обжог себе рот, водка настоящая, а никакой перемены от нее не было.
Налил еще, выпил и - опять ничего, и еще налил и - опять ничего, и еще...
- Миленочек, ты очень уж скоро, так ты совсем опьянеешь.
- Водка на меня не действует, - ответил Алпатов, - мне надо много выпить.
- Вот ты какой!
Она села в кресло, притащила его к себе на колени, обняла.
- Ах, какой ты хорошенький, миленочек, знаешь, я тебе сделаю подарок, - вот.
И дала ему небольшой перочинный перламутровый ножик.
- Подождите, - освободился Алпатов, - я сейчас на двор схожу, мне нужно.
Шинель надел, а пояс забыл. Выпитая водка стала действовать, только в другую сторону, - видно напрасно грешат на этот хлебный напиток. Или, может быть, невидимая, неслышимая, притаенная где-нибудь в уголку души детская прекрасная Марья Маревна оттолкнула от своего мальчика фарфоровую бабу с яркими пятнами. Водка действовала, но в другую сторону: бежать, бежать!
Он спрятался в тени ворот, собираясь перелезть в подворотню, но вдруг ему почудилось, что на той стороне есть кто-то.
- Не Заяц ли это лезет?
Вылез кот и шарахнулся: другой кот бросился на первого, и оба с ужасным криком понеслись на крышу. Две старушки у других ворот разговаривали между собой:
Первая старушка сказала:
- Пост пополам хряпнул!
Вторая ответила:
- Коты на крыши полезли.
Первая сделала вывод:
- Значит, месяц остался до полой воды.
- Ведь вот как они странно выводят, - подумал Алпатов: - у них причины выходят совсем не так, как у Бокля.
Коты, сцепившись в клубок, ляпнулись с крыши прямо ему под ноги и бросились в подворотню. За котом бросился в подворотню Алпатов и на забор, по кустам, до другого забора, по улице.