- За-пре-ще-нной!
- Ну, да что тут такого, тебе это уже надо знать, существует целая подпольная жизнь.
- Под-поль-на-я!
По этой своей врожденной привычке вдруг из одного слова создавать себе целый мир, Курымушка вообразил сразу себе какую-то жизнь под полом, наподобие крыс и мышей, страшную, таинственную жизнь и как раз это именно было то, чего просила его душа.
- Та песенка, - спросил он, - тоже подпольная?
- Какая?
- Мотив ее такой: тра-та-та-та-там...
- Тише! это марсельеза, конечно, подпольная...
- Вот бы мне слова...
- Хорошо, завтра я тебе напишу марсельезу и принесу вместе с Боклем. Только, смотри, начинаешь заниматься подпольной жизнью, - нужна конспирация.
- Кон-спи-ра-ци-я!
- Это значит держать язык за зубами, запрещенные книги, листки, все прятать так, чтобы и мышь не знала о них. Понял?
- Понял очень хорошо, я всегда был такой...
- Конспиративный? Очень хорошо, да я это и знаю: не шутка начать экспедицию в Азию в десять лет.
- Еще я спрошу тебя об одном, - сказал Курымушка, - почему ты называешь меня Купидошей?
- Купидошей почему? - улыбнулся Несговоров, - у тебя волосы кольцами, даже противно смотреть, будто ты их завиваешь, как на картинке, и весь ты скорее танцор какой-то, тебе бы за барышнями ухаживать.
Курымушка, посмотрел на Несговорова, и до того ему показались в эту минуту красивыми его живые, умные, всегда смеющиеся глаза и над ними лоб высокий с какими-то шишками, рубцами, волосы торчащие мочалкой во все стороны, заплатанные штаны, с бахромой внизу и подметки, привязанные веревкой к башмаку, - все, все было очаровательно. Всех учеников за малейшую неисправность костюма одергивали, даже в карцер сажали, а Несговорову попробовал раз директор сделать о подметках замечание.
- Уважаемый господин директор, - сказал Несговоров, - вам известно, что на моих руках семья, и у сестер и братьев моих подметки крепкие; вот когда у них будет плохо, а у меня хорошо, то очень прошу вас сделать мне замечание.
- Вам бы надо хлопотать о стипендии, - робко заметил директор.
- Обойдусь уроками, - ответил Несговоров, - к Пасхе у меня будут новые подметки, даю вам слово.
Как это понравилось тогда Курымушке!
- Знаешь, - сказал он теперь, - я сегодня же остригу волосы свои под машинку, с этого начну.
- И очень хорошо: у тебя есть серьезные запросы.
Не так запрещенная книга и марсельеза, а вот совершенно новый мир, открытый этим разговором - ведь только звонок на урок оборвал разговор, а то бы можно и все узнать у Несговорова, всю подпольную и нелегальную жизнь вплоть до Бога - вот это открылось, вот чем был счастлив Курымушка.
"Начать, значит, с того, - думал он на уроке, - чтобы наголо остричься, это первое; во-вторых, хорошо бы дать теперь же зарок на всю жизнь не пить вина... Правда, вина он и так не пил, но хотелось до смерти в чем-нибудь обещаться и не делать всю жизнь. Вот и вино, если обещаться не пить, то уж надо не пить ни капельки; а как же во время причастия пьют вино, - правда, это кровь, но потом за-пи-ва-ют вином... Как это? Надо завтра спросить Несговорова, он все знает и все теперь можно спросить".
Быстро проходил урок географии, ни одного слова не слыхал Курымушка из объяснений Козла, и вдруг тот его вызвал.
- Чего ты сегодня смотришь таким именинником? - спросил Козел.
Но что можно было снести от Несговорова, то нельзя было принять от Козла: "смотреть именинником" было похоже на "Купидошу".
- А вам-то какое дело? - сказал он Козлу.
- Мне до вас до всех дело, - ответил Козел: - я учитель.
- Учитель, ну так и спрашивайте дело, - зачем вам мои именины?
- Хорошо: повтори, что я сейчас объяснил.
Курымушка ничего не мог повторить, но очень небрежно, вызывающе сложил крестиком ноги и обе руки держал фертом, пропустив концы пальцев через ремень.