Солженицын «Архипелаг», Т1:
«Рассказывает очевидец (из окружения Горького, в то время близкого к Ягоде): в поместьи Ягоды под Москвой в предбаннике стояли иконы специально для того, что Ягода со товарищами, раздевшись, стреляли в них из револьверов, а потом шли мыться Как это понять: злодей? Что это такое? Есть ли это на свете? Нам бы ближе сказать, что не может их быть, что нет их. Допустимо сказке рисовать злодеев для детей, для простоты картины. А когда великая мировая литература прошлых веков выдувает и выдувает нам образы густо-чёрных злодеев и Шекспир, и Шиллер, и Диккенс нам это кажется отчасти уже балаганным, неловким для современного восприятия. И главное: как нарисованы эти злодеи? Нет, так не бывает! Чтобы делать зло, человек должен прежде осознать его как добро или как осмысленное закономерное действие. Такова, к счастью, природа человека, что он должен искать оправдание своим действиям. У Макбета слабы были оправдания и загрызла его совесть. Да и Яго ягнёнок. Десятком трупов обрывалась фантазия и душевные силы шекспировских злодеев. Потому что у них не было идеологии. Идеология! это она даёт искомое оправдание злодейству и нужную долгую твёрдость злодею. Та общественная теория, которая помогает ему перед собой и перед другими обелять свои поступки, и слышать не укоры, не проклятья, а хвалы и почёт. Так инквизиторы укрепляли себя христианством, завоеватели возвеличением родины, колонизаторы цивилизацией, нацисты расой, якобинцы и большевики равенством, братством, счастьем будущих поколений. Благодаря Идеологии досталось XX веку испытать злодейство миллионное. Его не опровергнуть, не обойти, не замолчать и как же при этом осмелимся мы настаивать, что злодеев не бывает? А кто ж эти миллионы уничтожал? А без злодеев Архипелага бы не было. Прошёл слух в 191820 годах, будто петроградская ЧК и одесская своих осуждённых не всех расстреливали, а некоторыми кормили (живьём) зверей городских зверинцев. Я не знаю, правда это или навет, и если были случаи, то сколько. Но я и не стал бы изыскивать доказательств: по обычаю голубых кантов я предложил бы им доказать нам, что это невозможно. А где же в условиях голода тех лет доставать пищу для зверинца? Отрывать у рабочего класса? Этим врагам всё равно умирать отчего ж бы смертью своей им не поддержать зверохозяйство Республики и так способствовать нашему шагу в будущее? Разве это не целесообразно?»
Так проявляется высвобождение этой злой энергии человека. Отмирает мораль человеколюбия и сострадания, на ее место становится тщеславие, которое стремится к противоположному: к садомазохизму, к унижению других, к причинению им боли для своего возвеличивания. Им кажется это властью, им кажется это управлением разумом других людей, им кажется, что жадностью приобретать вещи они смогут заменить утерянное нравственное здоровье. Но помните вечную истину Христа: «Что тебе, если весь мир приобретешь, а душу свою потеряешь?». Они теряют свои души, и в конце теряют и вещи и власть, палачи всегда становятся жертвами. Их участь хуже участи их жертв, даже когда, или особенно когда им удается избежать наказания: их жертвы страдают и теряют тело, они же теряют душу и становятся живыми мертвецами при жизни. Мы в тюрьме научились совершенно безошибочно отличать «стукачей», которых сажали нам в камеры палачи: так срабатывает интуиция духовной энергии, которая сразу отличает своего антипода энергию тщеславия и садомазохизма. Я написал об этом удивительном природном механизме в Архипелаге. О том же писал в своих воспоминаниях Петр Кропоткин, который сиживал до нас в царских тюрьмах.
Солженицын «Архипелаг», Т1:
«И, видимо, злодейство есть тоже величина пороговая. Да, колеблется, мечется человек всю жизнь между злом и добром, оскользается, срывается, карабкается, раскаивается, снова затемняется, но пока не переступлен порог злодейства в его возможностях возврат, и сам он ещё в объёме нашей надежды. Когда же густотою злых поступков или какой-то степенью их или абсолютностью власти он вдруг переходит через порог он ушёл из человечества. И может быть без возврата»
Власть это яд, известно тысячелетия. Да не приобрёл бы никто и никогда материальной власти над другими! Но для человека с верою в нечто высшее надо всеми нами, и потому с сознанием своей ограниченности, власть ещё не смертельна. Для людей без верхней сферы власть это трупный яд. Им от этого заражения нет спасенья. Помните, что пишет о власти Толстой? Иван Ильич занял такое служебное положение, при котором имел возможность погубить всякого человека, которого хотел погубить! Все без исключения люди были у него в руках, любого самого важного можно было привести к нему в качестве обвиняемого. (Да ведь это про наших голубых! Тут и добавлять нечего!) Сознание этой власти («и возможность её смягчить» оговаривает Толстой, но к нашим парням это уж никак не относится) составляли для него главный интерес и привлекательность службы. Чту там привлекательность! упоительность! Ведь один ты знаешь спецсоображения, больше никто. И поэтому ты всегда прав. В одном только никогда не забывайся: и ты был бы такой же чуркой, если б не посчастливилось тебе стать звёнышком Органов но только будь верен Органам! Нет, это надо пережить чту значит быть голубою фуражкой! Любая вещь, какую увидел твоя! Любая квартира, какую высмотрел твоя! Любая баба твоя! Любого врага с дороги! Земля под ногою твоя! Небо над тобой твоё, голубое! А уж страсть нажиться их всеобщая страсть. Как же не использовать такую власть и такую бесконтрольность для обогащения? Да это святым надо быть!..Если бы дано нам было узнавать скрытую движущую силу отдельных арестов мы бы с удивлением увидели, что при общей закономерности сажать, частный выбор, кого сажать, личный жребий, в трёх четвертях случаев зависел от людской корысти и мстительности, и половина тех случаев от корыстных расчётов местного НКВД (и прокурора, конечно, не будем их отделять)».