И поспели вовремя, потому что, превратив Идричану в половичок, громадзяне жаждали новой крови. Побросав пьяненьких воинов вкупе с несчастным молдаваном в кузов, мы экстренно покинули враждебную территорию.
В пункте временной дислокации я никого не бил. Это со всей пролетарской лютостью лишенных заслуженного сна людей делали Рахимов, Козлаускас и водитель «Зила». Идричану до протрезвления был заперт в продовольственном погребе. Бедный капитан дрожал от ужаса и отвращения, периодически всхлипывая: «Ну как же, как же Вы так».
Утром случилась изнурительная физическая зарядка с кроссом 6 км и водными процедурами. К завтраку единоначалие и воинская дисциплина были полностью восстановлены, глаза воинов-гвардейцев смотрели ясно, движения были твёрдыми. Идричану был извлечен из погреба, я обработал его раны и передал самому толковому азиату из его сборной.
После этих неотложных мероприятий я посетил усталого майора и порекомендовал ему покинуть нас, благо, у него в пансионате «Дубрава» был номер снят. Майор не возражал. Больше я его на полигоне не видел, и Слава Богу, потому что буквально через пару недель состоялся Высочайший Визит.
Но беда, как известно, предпочитает приходить не одна. Последней отрыжкой бесконтрольной вольницы стал трагикомичный эпизод, случившийся через пару денёчков. Утром, перед подъемом ко мне постучался косматый геолог, то бишь, наш повар. Потеряв от возмущения дар русской речи, он отчаянно жестикулировал и вращал глазами. Я пошёл за ним на кухню.
О, боги-боги!!! В главном поварском противне мерзко застыло какое-то желтоватое сало, в которое вмерзли обглоданные кости и кусочки непонятного мяса. А самое ужасное, на кустике за погребом висела, ох, сердце жмёт, висела рыженькая собачья шкурка, ранее принадлежавшая всеобщей любимице Шмоньке. Повар заплакал, я первый раз в жизни издал звериный рык. Подозреваемый в злодеянии, он же обвиняемый был только один рядовой Магафуров, сын великого татарского народа, скромный и работящий бульдозерист.
Этот паразит исчез из расположения, видимо, переваривал где-то бедную Шмоньку. Всеобщий «Алярм!» продолжался недолго, гурмана быстро нашли и приволокли на суд. Гнев и презрение были всеобщими, поскольку мы все остались без вторых блюд, ибо повар-азербайджанец заявил, что к оскверненному противню больше не притронется. Никогда.
В отношении несчастного Маги звучали разные предложения, самым гуманным из которых было просто его утопить, и сказать потом, дескать, полез без разрешения в реку и всё. Сумрачный Козлаускас предложил повесить его на раскидистом дубе на берегу Десны, а потом ловить на его останки раков. Практичный такой лабус.
Не менее повара, страдал младший сержант Рахимов, придерживающийся в быту правил Шариата. Халяльной трапезу Маги назвать было сложно. В общем, отодрал до блеска противень содой и песочком наш кулинар, я, используя полученные в Училище навыки, прокалил его до красна в плите. Преданный остракизму Магафуров отправлен был спать под замок в погреб. Повар и Рахимов долго и усердно молились на Восток. К утру следующего дня нормальное функционирование кухни было восстановлено, однако Мага так и спал в погребе до самого конца испытаний, коллектив принять его обратно в палатку отказался наотрез.
Сумбурная и трудная неделя подошла к концу. Все устали, и я, пользуясь правами гарнизонного начальника, объявил воскресенье выходным днем. Солдаты были рады просто вдоволь поспать, постираться, посидеть на песочке у полноводной Десны. Да и нам, нежному капитану, мне и заводчанам хотелось перевести дух. Дневального на въезд на полигон в то воскресное утро я разрешил не выставлять, отдыхать, так всем.
Мы ещё нежились в койках, как вдруг Ох, уж это драматическое «вдруг»! Короче, от пинка ноги распахнулась дверь, и в проеме возникла внушительная фигура в летной кожаной куртке, свитере и форменных брюках. Сверху была голова с красным надменным лицом. Голова открыла свой громкоговоритель и загрохотала семиэтажным матом. Мы удивленно уставились на этот сошедший с пьедестала монумент. Монумент сулил всем нам медленную, мучительную гибель на узкой полоске Вечной мерзлоты или последнем островке Курильской гряды.
Первым обрёл дар речи опять-таки я. «Вы кто такой будете, гражданин?» строго так спросил Ваш покорный слуга. Теперь монумент перенес весь огонь на меня. А я, знаете ли, не люблю почему-то, когда на меня матом орут. Ну, вот не люблю, и всё. Выбравшись из-под одеяла и неспеша надев форму, вставив ноги в сапоги и обретя уверенность, вновь поинтересовался личностью монумента и целью его прибытия.