Ах вы, суки такие!!!
Те, кто ускакал, свободны. Кто в заборе застрял твой. Мсти теперь.
И тут реально прорубило меня.
Хватит!
Хватит мне этого бреда, что у всех тут жизнью зовётся.
Хочу лося.
То есть мотоцикл. Мне уже тридцать лет, а я ещё не прожил и дня! Только неизмеримое количество пустоты накопил в себе. Я точно знал, как надо жить, и видел это, но я так жить не хотел.
Всё.
Хорош.
Хватит. Менять надо что-то. И мы пошли в кабак. Ну а куда ещё?
Есть у каждого заветное местечко. У меня на Моховой. Это вообще самая питерская улица с питейными заведениями. Ну, есть ещё Рубинштейна, но мне физически ближе Моховая. Самого что ни на есть Питерского духа. Тут всё и вместе. Вот, пожалуйста, «Толстый Фраер» заведение Розенбаума. Вот первая пивная, а вот и сам Ургант. Не Ваня-гламур, а папа его, дядя Андрей. Почти двухметровый детина. Кулаки у него с пивную кружку. Анвар Либабов, самый странный клоун на свете, может просто пройти мимо, поражая своей внешностью. Здесь можно и с Серёгой Шнуром поспорить и бздюлин от него огрести, ну или накидать ему в щи. Как получится. Здесь же и Юра Шевчук живёт, и ему тут раскидывает глупые стихи майский гром. Даже самый главный знаток джаза Колбасьев жил на этой улице. Помните «Мы из джаза»?
Недавно знакомые из «Камеди-клаба» рассказывали, что как-то они в Питер приехали в двенадцать лет и гуляли по проходным дворам. И идут так, а тут мужичок на ступеньках сидит. Они ему:
Дядя, дай сигарет.
И дядя им дал. А потом говорит:
Да возьмите несколько штук. Вижу же, что вы не из Питера.
Те взяли. Сейчас выступают в «Камеди-клабе», а мужик этот был Борис Гребенщиков. Так-то.
Во дворах этой улицы находился офис программы «Городок», и Стоянов с Олейниковым именно здесь сняли большинство своих теле анекдотов. Это настоящий Питер. Без пафоса и без затей. Правильный.
Сюда и иду, когда душа в смятении. Классная улица. Помните Даниила Хармса? Из дома вышел человек. Сто процентов сюда пошёл. Здесь рок. Здесь джаз. Здесь блюз. Здесь снимали «Собачье сердце».
Моховая начинается с дворце подобного зеленоватого дома и заканчивается почти на Фонтанке. Или наоборот, смотря, откуда начинать. Церковь на Белинского. Волшебный перекрёсток на Пестеля. Направо пойдёшь Петровская церковь. Тут же рядом стела защитникам острова Ханко. Ну и участковый тут сидит. КВД Центрального района с моим первым триппером тоже неподалеку.
Заходим с Фонтанки и вливаемся в эту улицу, как в омут. Окнами омут весь искрился как планктон. Мир был какой-то хрустальный и чистый. Именно в такие апрельские синие сумерки ждёшь чего-то такого, что ещё не было. Дневные лужи ночным серебром похрустывают. Хоть собирай и в скупку неси.
Умиротворение в сердце. Ну и вот в этой романтике мы и шли.
От пинка распахнулась дверь кабака, и на площадь, по-детски заливаясь смехом, выскочил мой приятель Беримор. Его небритая красная мордаха светилась таким позитивом и детской радостью, что я заранее заулыбался.
Тревога, тревога! Волк унёс зайчат! орал Беримор.
Привет, парни! прокричал он на бегу и, смеясь, побежал по площади какими-то странными зигзагами.
Не попадёшь! кричал он, широко расставив руки, к небу запрокинув смеющееся лицо. Мне стало тепло и радостно на душе.
Ну а что, другу хорошо и тебе становится хорошо. Тем более если друг уже два раза отсидел в тюрьме, а так же по-детски радуется этому миру.
Я провожал Беримора тёплым взглядом, улыбаясь, когда сзади услышал знакомый звук открывающейся двери. И в силуэте, появившимся на асфальте, я реально увидел кадр из черно-белого мультика. Длинные, длинные ноги, мини-юбка и пистолет в руке. Косая тень по асфальту.
Я офигел.
А девка вышла из кадра, сделав шаг на площадь, по ковбойски расставила ноги, подняла пистолет и со словами: «А вот посмотрим!» шмальнула в Беримора. Я не знаю как, но две картинки я увидел сразу: чиркнувшую по асфальту искру в одной стороне и пистолет, уебавший ей в лоб, в другой. Девка лежала на асфальте, раскинув ноги, и на лбу у неё на моих глазах наливалась гуля. Издалека, тяжко ухая и топая, бежал Беримор.
Ну что, дура? Я же говорил, что не попадёшь! сказал он и поднял её как куклу.
На коньяк поспорили, сказал он нам и, пнув дверь, шагнул в кабак. Я посмотрел на небо. Апрельское синее небо кидалось в меня звездами.
Пойдём-ка и мы! сказал я.
Я спорить на коньяк ни с кем не буду, сказал Индеец. Нога болит.