разъярённое небо от падшего ниц.
И того, кто готов упоительно ждать
появления умных доверчивых лиц.
Потому в полнолуние мне невтерпёж
уберечься от огненной лавы в аду.
И тогда не судьба напороться на нож
в соловьино-густом Гефсиманском саду.
Июль-92.
* * * * *
За то, что вы меня печалите,
и наказуема вина,
позвольте выкинуть из памяти
недорогие имена.
Других балуя или милуя,
предполагая алогизм,
порою искренне насилует
не очень искренняя жизнь.
И по своим законам тянется,
и не кончается теперь,
поскольку преданные пьяницы
не выставляются за дверь.
И так не хочется повеситься
и даже выпрыгнуть в окно,
пока со мною вместе бесится
в бокале терпкое вино.
Август-92.
* * * * *
Время я упрячу снова,
ты его схоронишь просто.
Я не стану Казановой,
ты не будешь Коза Нострой.
На ковре из мокрых листьев,
зацепив когтями икры,
мы едва услышим выстрел,
из глазищ пуская искры.
Апрель-94.
* * * * *
Напрасно сон в ночи ныряет,
плодя соцветья сладких мук,
и та, кто мне не доверяет,
кичится тяжестью заслуг.
Как водолаз, влюблённый в сушу,
и как хирург, открыв меня,
она заглядывает в душу,
впуская сыворотку дня.
Апрель-94.
* * * * *
На земные просторы
наползает луна.
На бескрайние горы
и озёра без дна.
Злополучная сваха,
замешала в одно
колокольчики страха
и тюльпанов вино.
Разрывая дорожку,
сокровенной длины,
собирайте в лукошко
серебристые сны.
Апрель-94.
* * * * *
Присцилла Лейн-Пресли гремела посудой,
пуская словечки сквозь кухонный пар,
который осеннее утро остудит
помимо растущих присцилловых чар.
Кому-то с картохою соли полпуда,
кому в небоскрёбе дано угадать
Присциллу Лейн-Пресли, звезду Голливуда,
и шапки-ушанки при этом кидать.
Пора бы отречься от праздного люда,
ведь каждое действо имеет антракт.
Присцилла Лейн-Пресли гремела посудой,
ногой отбивая три четверти такт.
Октябрь-94.
* * * * *
Нету слова по-французски.
Нету слова по-английски.
Пойте, пьяные тунгуски,
где глаголят аферистки.
И, вибрируя телами,
наступавшие на пятки
пропадут за зеркалами,
помутневшими на святки.
И опять ворвётся ветер,
и опять отбросят пяльцы,
ковыряя на паркете
свои чувства, словно пальцы.
Ноябрь, декабрь-94.
* * * * *
Ты Санчо, я Панса. И хватит об этом.
Не надо стучать по кларнету кастетом.
Прилипшая к памяти музыка ночи
волнует не шибко, тревожит не очень.
Пускай серебрится! Пускай пузырится!
И катится до фараона гробницы!
Но где бы голодная выпь ни кричала -
всё будет, как прежде, всё станет сначала.
Декабрь-94.
* * * * *
Есть женщины, ради которых
Есть женщины, возле которых
Есть женщины, мимо которых
но нету таких, чтобы враз!
устроить могли бы заторы
на автомобильных просторах,
ныряя в атласные шторы
не завтра, а прямо сейчас.
Май-95.
* * * * *
Она в руках держала флейту
и, прячась за картон,
смыкала градус Фаренгейта
и полутон.
Под скрипы старой дверцы шкапа
варганила с листа,
что молью съеденная шляпа,
как её мечта.
Что килограмм румяных яблок,
сплошь из папье-маше,
её выкручивает набок
и делает туше.
А взор разменивать понуро
на паутину чердака?
Она заблудшая натура,
случайная пока.
Но не к сеньоре или донне,
через поля луга,
на раскалённые ладони
ходила к ней пурга.
Июль-96.
* * * * *
Внебрачная ночь холодна и долга,
хотя ни при чём вековые снега,
и всякого из настоящих Дега
зимою альпийские манят луга.
О как же скучает, кто рано остыл!
кто числился в списке, однако не жил,
а в небо подняться охоту отбил
орёл, клекотавший у свежих могил.
Август-95.
* * * * *
Года усыхают в минуты,
а также в короткие дни,