Так, о стенающий над своей несчастливой судьбой дервиш, победой на больших падишахских скачках я отблагодарил своего хозяина, богатого и благочестивого купца Махмуда ибн-Сулеймана, за проявленную обо мне заботу.
Однако недолго длилась моя слава самого быстрого чистокровного скакуна в мусульманском мире. Однажды в мою конюшню не принесли овса, и я понял, что случилось что-то ужасное. А случилось то, что на теле Махмуда ибн-Сулеймана выскочили множественные гнойные прыщи, и ни один лекарь не хотел его осматривать из боязни заразиться и умереть, только один шаолинский монах взялся осмотреть купца, для чего несколько самых верных слуг поместили больного в стерилизованный паланкин и повезли в шаолинский монастырь, где надеялись излечить. Только ничего этого я не знал и очень по Махмуду ибн-Сулейману тосковал, ибо, как я уже говорил, о опечаленный своей судьбой дервиш, этот благочестивый человек стал мне ближе родного отца и родной матери. Не в силах вынести разлуки со своим благодетелем, я перегрыз веревку, которой меня опутывали на ночь, и убежал из конюшни, в надежде отыскать Махмуда ибн-Сулеймана, а если повезет, то и спасти его от какой-нибудь неминуемой опасности.
Днями и ночами, на протяжении нескольких месяцев, голодный и озябший, с нерасчесанной гривой, я бродил по улицам Бухары, всматриваясь в лица прохожих, нет ли среди них моего хозяина, и все не находил. Однажды на меня обратил внимание бухарский эмир, проезжавший со своей свитой по улице и сказавший своим визирям:
«Видите этого беспризорного арабского скакуна? Клянусь Аллахом, это не простой конь. Заберите его с собой и накормите, а потом посмотрим, не объявится ли у него хозяин».
Так, о внимающий мне дервиш, я оказался на конюшне бухарского эмира, ожидая, что мои несчастья подходит к концу, однако они только начинались.
У бухарского эмира служил на конюшне красивый, как луна, пятнадцатилетний конюх, к которому бухарский эмир испытывал особую привязанность. Эмир часто дарил этому конюху сладости и оказывал другие знаки внимания, и однажды, вскоре после того, как я поселился на бухарской конюшне, пришел к этому юноше с нескромным предложением. И они возлегли на копну сена, а мое стойло находилось совсем поблизости от этой копны, и я, не в силах сдержаться при виде столь редкого зрелища, как возлежащие на одной копне сена эмир и его пятнадцатилетний конюх, встрепенулся и громко от охватившего меня изумления заржал. И тогда бухарский эмир сильно на меня прогневался, упрекая в несдержанности и черной неблагодарности за скормленный мне на конюшне овес, и приказал сделать меня мерином, а потом продать на торгах первому же покупателю, который пожелает меня купить. Сбежавшиеся на крик эмира многочисленные подручные схватили меня, опутали по рукам и ногам и, несмотря на громкое протестующее ржание, охолостили.
Через неделю, о озабоченный собственными страданиями дервиш, я был продан из бухарской конюшни в гончарную слободу, в которой мы с тобой в настоящее время находимся. Я бы не жаловался на судьбу, неоднократно посылавшую мне разнообразные жестокие испытания, но гончары, прознав о моих способностях к превращениям, используют меня в качестве рабочей лошади, однако кормят как человека, ибо кормить человека дешевле, чем кормить лошадь по этой причине я такой худой и осунувшийся.
Такова моя правдивая история, дервиш. Надеюсь, теперь ты понимаешь, что все твои несчастья, настоящие и грядущие, так малы и ничтожны в сравнении с моими, как несущаяся по волнам щепка мала в сравнении с океаном?
Калиф (вскакивая на ноги от удивления): О каких невероятных чудесах ты повествуешь, о уважаемый дэв! Неужели ты видел бухарского эмира во время занятий любовью?
Дэв: На свою беду, о дервиш.
Калиф: Поведай же, поведай мне немедленно, какой у бух арского эмира размер пениса!
Дэв (дрожа всем телом): Не спрашивай об этом, дервиш, не спрашивай никогда. Это страшная тайна, поросшая мхом древности. Не спрашивай, или ты пожалеешь о своем любопытстве.
Из дома выходят Юсуф и Абдул.
Юсуф: Хватит жрать, да? Пошел в стойло.
Дэв обращается в чистокровного арабского мерина и удаляется в стойло.
А ты, дервиш, не придумал, где достать двадцать тысяч динариев? Если не придумал, придется их отработать. Понял, да?
Калиф (принимая величественную позу): Узнай же, о нахальный и невежественный гончар, что ты разговариваешь не с дервишем, а с калифом узнай и изумись моим правдивым словам. А теперь поскорей отведи меня во дворец, ибо только усердием и деятельным раскаянием ты сохранишь жизнь себе и своему семейству.