Державы Антанты в тот момент никакой активной политики на Востоке не проводили, однако укрепляли тылы латышского правительства. При этом поначалу ведущую роль имели англичане, так как они полагали, что должны защитить свои экономические интересы, которых в Прибалтике у французов и американцев попросту не было. Штаб корпуса справедливо опасался, что при всяких уступках он угодит в недостойную для него зависимость от латышского правительства и от стоящей за ним Антанты и должно будет спокойно смотреть, как систематически уничтожается все немецкое и немецко-балтийское. Однако отношение его к ним обоим поначалу было до некоторой степени неясным, потому что считали, что должны поддерживать отношения с латышским кабинетом как с местным правительством, а не полагаться только на военные средства.
Взаимодействие с германскими миссиями в Латвии и Эстонии, во главе которых, замещая генерального уполномоченного Виннига, был поверенный в делах ротмистр резерва доктор Бурхард, проходило в доверительной атмосфере.
Но и опереться на противников правительства Ульманиса было бы возможно только на некоторых условиях. Единственный пригодный для этого элемент, балтийские немцы, возглавлял которых перебравшийся в Либаву Балтийский национальный комитет, был слишком невелик по численности и ни в коем случае не был сплоченным. Явно ориентирующаяся на балтийских немцев политика не соответствовала замыслам правительства Германской империи. Латышские противники кабинета Ульманиса не были, однако, ни явными большевиками, ни врагами балтийских немцев и под давлением продолжительной оккупации55 были более или менее враждебны к немцам.
В особенности сложной была ситуация в Либаве, где помимо различных параллельно действующих германских инстанций и латышского правительства были еще и радикально германофобская городская администрация, пропитанные большевизмом рабочие и чрезвычайно досаждавший солдатский совет. Последний имел совершенно неприемлемую позицию насчет своих заслуг при выводе 8-й армии и полагал себя в любом случае незаменимым. Решением от 14 февраля он провозгласил себя «Центральным солдатским советом Латвии» и выразил намерение «защищать достижения революции от всех угроз справа и слева». Постоянное противостояние с этим Центральным советом было неизбежно. Сначала штаб корпуса не признал «последовавшее по собственному произволу расширение сферы ответственности солдатского совета Либавы». Граф фон дер Гольц самым резким образом отклонил угрозы, которые позволили себе при первой встрече с ним представители солдатского совета. И все же влияние этого революционного органа на гарнизон оставалось пока что существенным.
Во фронтовых частях солдатских советов не было, что, по донесению штаба корпуса, «оказывало благотворное воздействие на боеспособность войск». Эту позицию затем стал отстаивать и представитель германского правительства. Попытки солдатского совета Либавы личными угрозами заставить губернатора изменить свою точку зрения тот отвергал со всей определенностью. Устремления натравить на штаб корпуса и Берлинский центральный солдатский совет остались безуспешными. Опасность, что солдатский совет сможет настроить против губернатора оккупационные войска в Либаве, исключать, однако, не следовало. Они даже до некоторой степени симпатизировали массам латышских рабочих.
В этих обстоятельствах особое значение приобрело установление твердого контроля над полицейскими частями, которые в тот момент попробовали устроить нечто вроде путча в пользу своего попавшего под следствие начальника. Их заслуга, что беспокойные и безработные рабочие Либавы так и не восстали.
В политическом же отношении усилия командующего корпусом поначалу были направлены на то, чтобы за счет восстановления дисциплины поднять репутацию германских войск, привлекая лучшие элементы из латышей к сотрудничеству с ними и по возможности устраняя существовавшие между латышами и балтийскими немцами противоречия. Он был вынужден проводить подобную осторожную политику, так как вплоть до прибытия 1-й гвардейской резервной дивизии никакими силами в Либаве не обладал.
Сначала на Антанту можно было особого внимания не обращать, так как она, явно занятая более насущными вопросами, в Прибалтике тогда вела себя сдержанно56. Первым ее очевидно антигерманским шагом стало последовавшее в конце февраля прекращение морского сообщения, что при незначительной пропускной способности тогда еще единственной железной дороги Мемель Прекульн стало весьма чувствительной мерой57.