Все было ново, непривычно и немного страшно. Хотя Вере Алексеевне и хотелось выступить в роли хозяйки дома, в то же время она жалела, что нельзя сделать так, чтоб было не нужно званого обеда, гостей, мороженого. Временами она очень хотела сказать и Артамону, и всем остальным, чтоб ее пожалели, оставили в покое. В такие минуты Вера Алексеевна вспоминала, что вокруг незнакомый и нелюбимый город, и ей становилось тоскливо. Однажды, после целого дня хлопот и беготни, она расплакалась так, что чуть не упала в обморок. Муж, едва не свернув стол с бумагами, засуетился вокруг нее, поднося воду, платок, уксус
Тебе дурно, Веринька? Ты больна, может быть? Ты только скажи откровенно
Оставьте меня, пожалуйста, оставьте, шепотом просила Вера Алексеевна. Мне тяжело скучно!..
Скучно, ангельчик мой? Давай поедем куда-нибудь, развеемся, ты только прикажи.
Нет, нет, это я так сказала ничего не надо, вы не понимаете.
Наконец он выпрямился и обиженно поджал губы.
Очень мило Если ты не больна и не скучаешь, отчего же ты всё плачешь?
Она молчала, вытирая слезы и хлюпая носом, как девочка. Муж стремительно заходил по комнате. Вера Алексеевна видела, что ему тоже страшно и тоскливо и оба не умели сказать этого друг другу.
Может быть, я обидел тебя?
Вера Алексеевна покачала головой.
Если ты не хочешь, не надо никаких гостей, никакого обеда, ну его к черту, предложил Артамон. Пускай обижаются Нам их не надо!
Что ты! воскликнула Вера Алексеевна, несколько испугавшись его проницательности. Как можно
Он замер, беспомощно прислонившись к окну и глазами спрашивая: «Что же мне делать, Веринька? Ты тоскуешь, мне страшно неужели это так должно быть? Как нам с тобой жить?» «Не знаю, искренне отвечала та. Время идет, а мы все никак не можем привыкнуть».
Чтобы избежать столпотворения и лишних расходов, было решено, что молодежь будет подходить к столу с закусками в гостиной или явится к чаю, а в столовой подадут обед только для самых важных персон, числом около пятнадцати. Егор Францевич, как и ожидали, прислал весьма любезное письмо с извинениями и наилучшими пожеланиями. Вера Алексеевна решила, что это очень деликатно с его стороны. Он не счел бы их обед чересчур скромным, но присутствие его высокопревосходительства, пожалуй, стеснило бы остальных. Зато Катишь явилась и заняла место по левую руку хозяина дома. По другую сторону устроилась полковница Башмакова, которая, слава Богу, избавила Артамона от сомнений, какую из дам вести к столу, и без всяких церемоний подала ему руку сама, как только лакей объявил, что кушанье поставлено.
Полковая молодежь, собравшаяся в гостиной, оказалась очень мила и учтива. Вере Алексеевне поднесли купленный вскладчину сервиз для шоколада и к нему конфектницу из золотистой фольги, в виде античного храма.
Только не позволяйте мужу таскать сладкое перед обедом, сострил кто-то.
Шутки шутками, а я помню, как мы в Баварии Приятели мои, едва устроившись, поехали добывать вина, а я искать кондитерскую.
Артамон был в совершенном восторге: помимо всего прочего, государь император, встретив ротмистра Муравьева в дворцовом карауле, поздравил его и посулил подарок «на зубок». Артамон познакомил Веру Алексеевну со своим двоюродным братом, капитаном лейб-гвардии Сергеем Муравьевым-Апостолом, и посетовал, что второй брат, Матвей Иванович, в отъезде. Вера Алексеевна подивилась общей муравьевской черте внимательному тяжеловатому взгляду. У Сергея Ивановича глаза были всезнающие и насмешливые, как на портрете молодого Вольтера. Отчего-то, глядя на него, Вера Алексеевна вспомнила Никиту и тихонько спросила мужа:
А отчего Никиты Михайловича нету?
Муж как будто слегка смутился.
Не знаю, Веринька. Должно быть, занят.
Он скрыл от жены, что, желая избежать неприятной встречи, отослал приглашение из всех родственников только Сергею, а в остальном решил положиться на волю Божью: если Никита и Александр Николаевич, из родственных чувств, сами нанесут ему визит, так тому и быть. Они не явились.
Вы, кажется, ровесники с моим мужем? спросила Вера Алексеевна у Муравьева-Апостола.
Как можно, Сергей Иванович на два года младше, ответил вместо кузена Артамон, таким тоном, словно жена предположила полную несуразицу. Два года полных, да еще пять дней.
Как вы, однако, пресерьезно это считаете.