Вечером к Артамону заглянули брат, Сергей Горяинов и двое приятелей поздравить с новосельем. Разговор велся все так же пианиссимо, чтоб не беспокоить Веру Алексеевну.
Что же, ты с отцом помирился? спросил Сергей Горяинов.
Да мы ведь и не ссорились.
А венчались все-таки у нас.
Папаша добрый он не будет долго сердиться.
Кстати, это не у вас ли была история, когда сына-офицера отец наказал?
Не у нас, а у драгун, ответил Александр Захарович. Вообразите! Верста ростом, лет под двадцать и такой конфуз. В городе он что-то запутался, закутил, проигрался и вдобавок к отцу в имение приехал выпивши. Папаша наутро явился в комнату, где тот ночевал, с четырьмя лакеями и пучком розог. Бедняга от стыда и от боли целый день пролежал пластом. Потом, говорят, папеньке ручки целовал, благодарил за урок.
Ну вас!.. Глупости какие-то рассказываете. Артамон покраснел и, чтобы скрыть это, отошел к окну. Только дразните
Вольно ж тебе принимать на свой счет. Кто виноват, что ты до сих пор папеньку боишься?
А тебе, Саша, стыдно! Похлопотал бы лучше, чтоб нас помирить.
Пускай Катишь хлопочет, бесстрастно ответил Александр Захарович. Она твоя первая потаковщица.
Ревнуешь?
Брат пожал плечами.
Катишь явилась наутро полная сил, в модном чепце, шурша широчайшим подолом.
Представь же наконец меня моей belle-soeur[20], потребовала она, многозначительно подчеркнув «наконец», и, не дожидаясь, обратилась к Вере Алексеевне: Я очень рада познакомиться с вами, chère cousine[21].
И тут же, едва ошеломленные хозяева успели прийти в себя, воскликнула, звучно щелкнув веером:
Непременно нужно устроить прием! Иначе просто неприлично, милые мои. Потом можете сидеть отшельниками сколько вам угодно. Ты, Артемон, кажется, совсем одичал за год. В Петербурге, ma chère cousine, вы принадлежите в первую очередь свету, а потом уже себе Лакеев напрокат можно будет взять в клубе, это я все устрою.
Вера Алексеевна удивленно взглянула на золовку.
Ты не трудись, Катишь, искренне сказал Артамон. Зачем тебе хлопотать? Мы сами устроимся. В конце концов, это прелюбопытно даже.
Катерина Захаровна вспыхнула судя по выражению лица, она раздумывала, оскорбиться или нет. Брат едва ли не впервые гласно отверг ее заботу, беззаботно и бездумно, словно прежнее попечение ничего не стоило, и вдобавок сделал это в присутствии другой женщины. Но тут же графиня Канкрина опомнилась и милостиво улыбнулась.
Ты, Артемон, посиди здесь, а мы с Верой Алексеевной посекретничаем, ласково прожурчала она, беря Веру Алексеевну под руку и увлекая в соседнюю комнату.
Там, устроившись в кресле и обмахнувшись веером, она взглянула на невестку испытующе и с любопытством и улыбнулась вновь но уже не милостиво, а устало.
Кузина, голубушка, вы не обижайтесь. Просто я опытная, ну и, разумеется, хочу помочь, объявила Катерина Захаровна со всем пылом двадцатитрехлетней женщины, уже два года прожившей в браке. Ведь вы, должно быть, в Петербурге не знаете, где и что достать а мне так хочется, чтобы все у вас было самое лучшее! Вы не затрудняйтесь, право. Если вдруг что-нибудь понадобится, только дайте знать, она заговорщицки склонилась к Вере Алексеевне. Артемон, бедняжка, совсем не знает счета деньгам, ну и я, конечно, привыкла его баловать по возможности
Вера Алексеевна слегка растерялась. Канкрина, предлагая одалживаться у нее без стеснения, в то же время как будто намекала, что брат слишком часто пользуется ее услугами. И как надлежало ее понимать?
Артамон, от волнения расхаживавший по комнате, вытянулся, как охотничья собака, когда женщины показались на пороге.
Вы не поссорились? тревожно спросил он.
Полно, братец, разве мы можем поссориться? отвечала за обеих Катерина Захаровна. Мы ведь обе любим тебя, глупого, без памяти.
После ухода золовки Вера Алексеевна некоторое время сидела в задумчивости.
Артамон, тебе не кажется, что мы слишком часто одолжаемся у Катишь? осторожно спросила она.
Отчего же не брать, если она сама предлагает? удивился Артамон. Ей это вовсе не обременительно Они даже и обидятся, если отказаться.
Муж как будто совсем не понимал, отчего Вера Алексеевна чувствовала себя неловко от благодеяний Канкриной. Он, привыкший принимать денежные подарки от сестры и зятя, считал это в порядке вещей и даже удивился бы, если Катерина Захаровна вдруг перестала раскрывать для него свой портмоне. Катишь баловала старшего брата, как добрая безалаберная нянька, которая сует воспитаннику конфекты перед обедом.