Я попросил мать позвонить Алексееву сам. Она всегда это делает. У них с ним какая-то дружба с тех самых пор, как мы с Сонечкой родились. Она нас обоих любит и называет девочками, поэтому я и захотел спросить Алексеева, кто из нас точно девочка и дочь матери. Алексеев мне ничего не сказал, он просто считает, что вы все наши матери, и мы с Сонечкой сестры и потому не можем жениться друг на друге, а вот на малявке я могу жениться, которая на год младше, но мне никто не нравится
Рада и Эмма вповалку легли от смеха на этих словах, причем стоящая возле окна Эмма зацепилась за шторину и сдернула ее с закрепленного крючка.
Нет, это невыносимо! Дмитрий, где ты такого набрался? Если ты девочка, то разве ты можешь жениться на Софье? ржала лошадиная Эмма.
А если ты не девочка? усмехнулась Рада.
К счастью, я девочка, до тех пор как меня так называет мать, пояснил Дмитрий. Алексеев не хочет, чтобы она кого-то из нас любила больше или меньше, поэтому я пока побуду девочкой. А еще Алексеев сказал, что очень скоро к нам в секцию придут философы и начнут нас обучать, как отличить девочку от мальчика. Говорят, это как-то связано с нашим строением. Он еще сказал, чтобы я обратил внимание на лошадей, они все ходят голые и по ним понятно, кто из них мальчик, а кто девочка. Но я все равно Паулетта!
Почему? подивилась Рада, приподнялась с топчана и наклонилась над ним, приподняв его маленькую упрямую головку.
Когда я бываю девочкой, меня больше любят, доверчиво произнес Дмитрий. Я красивая, как Сонечка, правда?
Теперь он шел, постоянно оглядываясь на Сонечку и мать, не замечая ни острых ушей подруги, ни раздобревшего подбородка матери, похожего на птичий зоб, ни на самих птиц, игравших в луже у плетня, ни на стоящих впереди крестьян, открывавших закон с лошадьми. Их было несколько, очевидно, целая семья, и там были отец, мать и сын, что удивило Сонечку. Она дернула за рукав мать и тихо спросила:
У этого мальчика нет братиков и сестер?
Нет, пробормотала женщина и задумалась. С тех пор, как она пять раз родила детей, ее не оставляло чувство чего-то упущенного. Было ли это желание вновь соединиться с Яром? Она больше ни разу не составляла ему пару. Или это было ее тогдашнее стремление стать женой того красавца, о котором рассказывала ей соседка? И кто тогда был ее первым ребенком Паулетта или Соня? Она помнила, что она покормила грудью маленькую девочку, и ее подруга по соседней палате сказала, что ее ребенком была девочка, а потом она умерла после налета на пограничный городок, куда поехала служить и вроде бы никогда так и не видела ту ее дочь. Почему бы обеим этим маленьким созданиям не быть ее дочерьми? Они обе ей нравятся больше тех четырех поколений, что последовали потом; говорят еще, что в этих четырех сменах детей были смерти, поэтому неясно, а не ее ли ребенок тогда умер. Единственная надежда была на двух непохожих друг на друга сестер, одна из которых, Паулетта, была даже красивее, хотя ее и называли этим мальчишечьим именем. Когда она шли впереди по тропинке, и ветер играл в ее волосах, идеально блестящих, непохожих на обрывистые соломенные космы Сонечки, ей можно было залюбоваться. Как доверчиво она держит руку той, которая почти отняла ее у матери, Рады! Как прекрасно расправляет воротник своей розовой она сама настояла на этом, сама, рубашечки! как нежно облегают ее ножки кожаные гетры. Ах, она будет такой же, как она сама! Смелой, храброй, способной переплыть пролив с ранением в плече. Она первая будет подходить к мальчишкам и красть у них поцелуи, не правда ли? А еще она похожа на актрису Кэтрин Хэпберн, которую она видела в детстве в фильме «Сильвия Скарлет» как она сидела на лошади и наклонялась острым подбородком к холке коня, как расправляла чепрак, гладила лошадь по шее, сжимала ее бедрами и неслась вдаль. Не мальчик, не девочка, не женщина, не ангел угловатая и изящная взвесь праха над полями. Нет, не быть Паулетте мальчиком!
Крестьяне улыбались, приветливо махая руками. Мальчик прижал ладонь козырьком к глазам и всматривался в подходящих к нему людей. Его лицо было хмуро и сосредоточено. Он знал, что перед ним высший класс населения после философов, но ведь и в философы не берут сразу, и может, эти дети и являются чадами кого-либо из этих умников, вон какая розовая рубашка у переднего. А какая у него красивая мать, хоть и старовата для такого маленького ребенка. Впрочем, они все блудницы, так говорит ему мать перед сном; когда какую-либо после нескольких лет выслуги или из-за «ошибки» переводят к ним, они не могут толком подоить корову, все механической штукой пользуются, им робот литры молока считает, а уж как они любят мужчин вон, одна из них, тоже чистенькая, уже которого вдовца на селе сменила, а говорила, что хочет спокойно жить на воле, иметь свое хозяйство и не целовать чужих детей. Мерзкая, нет? Вот и он лично их не любит, пускай эта мелочь в розовом упадет, кстати, она же девчонка, но почему она такая угловатая? А та, что идет следом, вообще ушастая там все дети порченые, ибо их родителей случают, как коров. От этой мысли мальчик почти расхохотался, но подумал, что он еще сможет вдосталь надсмеяться над этими странными существами.