Глава третья. Паулетта
Что там, я не вижу?
Дмитрий Ярошевский родился! Наша душа! Возлюбленный Попо!
Ахахахах, не может быть, не мешайте мне, неугомонные, вот я вас, quos ego! И Клото замахнулась на харит своей сандалией. Дайте хотя бы посмотреть, где он.
Держи, Геба протянула ей увеличительное стекло, собиравшее в себя лучи, выходящие из рук Гелиоса, прямиком на землю.
Я не вижу! Тут пылинки!
Это не пылинки, а испытания ядерного вооружения, сановито сказала Лахесис и поправила пучок. За ней до сих пор водилась эта странная привычка когда она хотела подчеркнуть свою значимость, она каждый раз трогала волосы, особенно любя прикасаться к высокому шиньону из полуседых и неподкрашенных волос, которые всем своим видом противостояли как завитым по-старому локонам Атропос, так и разноцветным волосам Клото, на этот раз собранным в баранки возле ушей она косплеила принцессу Лею.
Но разве люди до сих пор не поняли, как это вредно и ненужно? произнесла добродетельная Попо, поднеся к глазам еще и монокль. Свет ударил ей в очи, вследствие чего она несколько минут рассматривала вариант с тем, чтобы упасть в обморок, но решила не смешить сестер с харитами.
О, Гебо, ты только погляди, какой красивый! Мы и понятия не имели, что маленькие двуногие скотинки с Низу настолько приятно выглядят, упивались зрелищем хариты, стоя на последней ступеньке седьмого неба и пытаясь на ней удержаться. Все-таки Клото удалось подпихнуть локтем одну из них так, что она свалилась на шестую.
Глядите, а то скоро мать придет! Она в такой ярости!
Что опять? Зевс сказал, что и забыл то время, когда он был ее любовником? Они вместе покатились со смеху вплоть до пятого неба.
Пожалуй, но сейчас ей явно не по себе из-за нашего подопечного. Понимаете, она хочет накопить ему побольше баллов и повысить в статусе, но есть один баг, так что ей пришлось спросить Протея, как он со всем этим справлялся.
О боже мой! произнесла Атропос. Этот развратник! До сих пор помню, о чем он говорил с отцом и мачехой, я была в таком стыде. Мне, знаете ли, иногда делается плохо при мысли о том, кто является нашим отцом, ведь этот бог не может банально потерпеть с расспросами о проблемах пола до тех пор, пока Олимп не отвернется. Я, может быть, и вообще бы не хотела
Чего не хотела? Быть дочерью пресвятого Зевса, величайшего из бессмертных? Не существовать на этом свете? прищурилась Лахесис.
О нет, конечно же, нет! Но как моему возлюбленному доведется существовать в таком виде из-за промаха нашей матери
Хехе, произнесла Клото. Хезе.
* * *На земле, или, пользуясь терминологией олимпийских божеств, на Низу, был обычный день. Ничто не предвещало ни грозы, ни вторжения соседей, так что все в госпитале могли спокойно расслабиться и предаться редкому для того государства делу деторождению и детоприемству. До господина Алексеева проблемами демографии, кажется, вообще никто и никогда не занимался. За то время, что прошли со времени последних двадцати лет правления его отца, господина Ижикова, старого партийного функционера в эпоху коммунизма, жизнь детей в стране просела окончательно. Чем меньше становилось мелких человек, тем менее их должно было остаться в дальнейшем дети просто-напросто отвлекали народ от насущной необходимости делания денег. Они, к слову, были попросту некрасивы, не такие, как кошки или собаки, или хотя бы маленькие французы большеголовые орущие твари, каждая из которых влетала тому, кто задумал его приобрести путем рождения, в лишние проблемы по здоровью или изрядное количество хрустящих купюр. Причина того, почему люди не хотели их иметь, отчасти была связана с тем, что лучшие женщины почти никогда не сходились с подобными им мужчинами, а отчасти заключалась в том, что в мире, которым ныне правил Алексеев, царило распутство. Каждый день его царствования у него звонил телефон или ему направлялось сообщение, в котором его ближайшие партнеру по спаррингу из соседней европейской страны спрашивали: «Проблемы геев обсуждаться будут?» «Нет», удивленно отвечал он. «Почему?» вежливо подавали реплики на том конце провода. «А почему бы и не обсуждать?» отвечал он. За неимением знания русского языка на том конце провода долго не знали, что ответить никто попросту не понимал небольшого каламбура в его словах. «Поймите, я нормально отношусь к небесной любви, о какой нас предупреждал еще Сократ, эта любовь, как я знаю, лучше любви к женщине, потому что не имеет отношение к плотскому существу человека. Сам я ее, правда, не испытывал, но Сократ питал ее ко многим мужчинам. Что же касается до меня, то не знаю. В нашем государстве попросту не будет для этого нужды». Потом он замолкал и нажимал на иконку с красной телефонной трубкой. «Скоро эта красная трубка станет иероглифом, всегда думал он. Люди забудут, что она обозначала, но не прекратят пользоваться обозначением исчезнувшего, и трубка станет первообразом идей там, далеко, за гранью нашей земной пещеры».