Один или два раза мне мерещилось, что я вижу вершину горы, являющейся высочайшим пиком Тенерифских гор на Канарских островах и здесь я испытывал сильный искус броситься отважно в открытое море. Но после многократных попыток поймать встречный ветер и учитывая сильное волнение в море, представлявшие большую опасность для моего утлого судёнышка, я всякий раз вынужден был поворачивать назад, возвращаясь к прежнему решению строго держаться береговой линии.
В пути для пополнения запасов воды нам несколько раз приходилось причаливать к берегу. Как-то раз на заре мы спустили якорь в каком-то довольно каменистом месте. Только начался прилив, и мы спокойно дрейфовали, а прилив нежно нёс нас к берегу. Ксури, юные глаза которого были как оказалось много зрячее моих, тихо окликнул меня и прошептал, что нам лучше побыстрее убраться от берега..
«Ты что, не видит той чудовищны звер у берега?» испуганно спросил он.
Я повернулся и посмотрел туда, куда он указывал, и там на самом деле увидел огромного, чудовищного льва, огромного льва, спавшего в тени, у берега, под сенью небольшого грота, который как каменный паланкин низко нависал над ним, спасая от непереносимого жара.
«А ну-ка, Ксури! сказал я, Не хочешь отправиться на берег убить этого лежебоку?!»
Лицо Ксури стало испуганным:
«Я убит? Он проглотиль меня ням-ням!»
По лицу Ксури я увидел, что он хотел сказать «одним махом». Я не стал больше ничего говорить мальчику, только посоветовал ему хранить спокойствие, схватил наше самое тяжёлое ружье, разновидность мушкета, забил в дуло большое количество пороха, и две свинцовые пули, и положил рядом с собой на землю. Потом зарядил другое ружьё тоже двумя пулями, а третье (у нас было всего три ружья) забил крупной дробью. Я приладил моё первое ружьё к плечу, чтобы получше прицелиться из него, и гарантированно попасть в голову льва, но тот спал, прикрыв морду огромной лапой, и когда я выстрелил, пуля попала в лапу, чуть выше колена, она перебила ему кость. Зверь взъярился и стал громко рычать, но от дикой боли в перебитой ноге упал, потом привстал уже на трёх лапах и испустил такой ужасающий рёв, какого я в жизни не слыхивал. Я удивился и посетовал, что сразу не попал ему в череп, и мгновенно схватился второе ружье, и видя, что он, хромая, стал удаляться, выстрелил вторично: на сей раз пуля попала ему точно в голову. Я с удовлетворением следил, как он повалился на камни, и, тихо заворчав, растянулся, содрогаясь в агонии. Тут Ксури, взбодрившись, стал просить меня причалить к берегу.
Хочешь прогуляться? спросил казал я, Ну ступай!
Он немыслимо шустро спрыгнул в воду, держа в одной руке ружье, и выгребая второй, поплыл к берегу. Потом, подскочил ко льву и выстрелил льву в голову. Таким образом, со львом было покончено.
Это была незабываемая охота, которая, в итоге не принесла нам новой пищи, и я осознавал, какая это пустая трата пороха и зарядом на добычу, толку от которой не было.. Ксури же, находясь в крайнем возбуждении, хотел хоть что-то забрать от своей добычи. Он вернулся вплавь на баркас и потребовал у меня топор.
Зачем тебе топор, Ксури? удивился я.
Я взял его голова! сказал он.
Однако силёнок у Ксури не хватало, чтобы отрубить голову, и тогда отсек лапу, которую и принёс мне. Лапа льва была огромна.
По зрелому размышлению я решил, что, нам в дальнейшем, скорее всего, не помешает забрать ещё и шкуру льва, и я решил попробовать содрать её. Не мешкая ни минуты, мы с Ксури взялись за работу, и Ксури оказался более ловким охотником, чем я, который ничего не смыслил в древнем искусстве свежевания трупов. Мы потратили на это дело почти весь день, пока не управились, и не сняли шкуру. Потом, разостлав её на крыше каюты, мы целых два дня дожидались, пока она не высохнет. Это было удачное приобретение, ибо эта шкура отныне служила мне постелью.
Мы устроили привал, после которого целых двенадцать дней и ночей безостановочно шли к югу, экономя еду и воду, которые быстро подходили к концу, и приближались к берегу только тогда, когда кончалась пресная вода. Мне не терпелось достичь какой-нибудь из рек Гамбии или Сенегала, или добраться до островов Зелёного Мыса, где я надеялся перехватить какой-нибудь европейский парусник. Если бы это не удалось сделать, то я был бы в величайшем затруднении, что предпринять: то ли искать в море населённые острова, то ли погибнуть, сдавшись на милость неграм.