Виля рассказал о своей работе, о проекте и о мечте. Старик слушал внимательно, как-то по-детски, разинув рот, не спуская глаз.
Дорогой ты мой! Вот утешил старика! Да ведь в сказке такого не услышишь, а дело вполне жизненное. Ради этого стоило революцию делать.
Спать в эту ночь не пришлось.
Захар Прокофьевич, как звали каменотёса, вникал во все подробности. Договорились, что он начнёт объединять всех каменотёсов, готовить учеников и включаться в стройку. И что в ближайшее время Захар Прокофьевич побывает на квартире и Вили и познакомится со всей планировкой работы.
Виля вышел рано утром. Дружно дышали трубы домов, на улицах встречались женщины с вёдрами. По середине дороги шла женщина, окруженная стайкой ребятишек, которые наперебой что-то рассказывали учительнице.
Виля узнал свою попутчицу.
Катя! Екатерина Васильевна!
Виля! Вот встреча. Вы куда? Заходите ко мне. Я через четыре часа освобожусь.
Хорошо, я кстати посплю.
Идите к моей хозяйке. Вон в тот дом.
Виля ещё не спал, когда Екатерина Васильевна вернулась домой. После обеда (я никогда не оставляю своих героев голодными) они перешли в её комнатку.
Так вот где вы очутились, Катя! Ведь у вас в назначении было написано, что вы направляетесь на руководящую работу.
Но я не буду видеть детей, как и те чиновники, которые сидят в облоно.
Значит, вы великодушно предоставили возможность руководить просвещением чиновникам?
Да, мой друг, но не принципу «отойди от зла и сотвори благо», а потому что наша педагогика молода, и нужен прежде всего опыт. Нужно изучить «местный колорит».
Так как же «местный колорит»? Оправдывает он грозное пророчество Евтихия?
И да, и нет. Евтихий Аристархович, надо отдать ему должное, хорошо знает жизнь. Но он хорошо знает часть населения крепкую, почти кулацкую часть, которая, нужно сказать, обладает огромной силой. Бедняцкая часть населения горячо отзывается на всё новое, но боится мироедов. Очевидно, Евтихий и ему подобные просто не принимают в расчет бедняцкую часть. Есть случаи прямого террора. Селькоров и избачей, как вредный элемент, стреляют из-за угла. Комсомольцев избивают в тёмном переулке, детей не пускают в школу, а отдают начётчикам. Всячески саботируют обеспечение школы. Дров нет, пишем на обёрточной или газетной бумаге. Задачи в уме решаем, даже диктанты в уме пишем.
Вы не раскаиваетесь, что сменили Москву на эту это захолустье.
Что вы! Не представляете, какая жажда знаний у моих детей. Как стремятся к знаниям женщины, какие это благодарные слушатели. Как много им можно дать, как я им нужна. А что может быть приятней чувствовать себя нужным человеком.
Но до меня далеко?
Нет, не особенно. Пожалуй, остановка за вами. За мной дело не станет. У нас почти закрытое учебное заведение. Мы почти весь день провидим вместе, контролируем домашнюю жизнь. В таком селе это нетрудно.
Заняты мы не только уроками. Уже сейчас ведем работу по всестороннему развитию. Знакомимся с искусством, ритмикой, языком, литературой (ого, ещё как, вместе во взрослыми). Сколько здесь поэтических натуре сказителей. А Захар Прокофьевич заразил всех рисованием и скульптурой.
Это мой знакомый. Я у него и ночевал, хотя и не спал.
Вот как, вы познакомились? Правда, талантливый мастер?
Да, его надгробие шедевр мысли и мастерства. Мы с ним договор заключили. Он создаст артель каменотёсов.
Вы не ошиблись. Это мечтатель, но его считают капризным. Если ему работа не по душе, он не будет её выполнять, хоть его золотом осыпь. Но может неделю просидеть за резьбой статуэтки и подарит кому-нибудь. Мне он кажется человеком каменной воли. Не согнёшь.
Вот такие-то люди нам и нужны. Значит «местный колорит» близок к нам.
Только под вечер Виля отправился домой. Пришел он радостный и возбуждённый. Мать посмотрела на его сияющее лицо и сказала:
Ты как будто клад нашёл, Виля.
Ты отгадала, мамуля.
Смотри, не обманись. Ведь в детстве ты был слишком доверчивым.
Накануне заседания председатель облисполкома встретил Вилю более сдержано. Разговор о проекте как-то откладывался. Говорили об условиях, о ресурсах строительного материала, о перспективах экономического развития района.
Виля развернул карту, составленную под руководством Ферсмана, показал свои отметки, сделанные за месяц его «бродяжничества». Наконец в кабинет вошел старичок в потёртом форменном сюртуке инженера. Виле он напомнил чеховского человека в футляре. Он основательно впритирку сел в кресло, не спеша достал пенсне, протёр его, вынул из футляра свёртки ватмана и отделил проект Вили. Во всех его движениях чувствовалась уверенность в том, что всё, что он делает, значительно и требует общего внимания. Говорил он мягким мурлыкающим голосом с уверенностью в весомости своих слов.