Павел не обиделся. Много лет назад и он, кажется, переспал с одной из них. Впрочем, уверен он не был. Забыл. В настоящее время ни он их, ни они его не интересовали.
Пошли, Катя, кивнул он молоденькой девочке и та, одернув халат и многозначительно моргнув в сторону своих подруг, будто подтверждая: Вот видите, я же говорила побежала за Павлом.
А он уже вышел из сестринской и спешил в конец коридора, чтобы с первой палаты, по порядку, зайти в каждую и, хотя бы мельком, осмотреть всех.
Обход! В те времена, когда он начинал, на ежевечерний обход по трем хирургическим отделениям он тратил в среднем три часа. На каждое отделение по часу. Отделение рассчитано на шестьдесят больных. По минуте на человека. Кажется не много. Если все в порядке! Если дополнительные назначения не требуют размышлений, если очевидны и обычны: обезболивающие, гипотензивные, мочегонные средства, иногда клизма, контроль артериального давления. Одним словом, если без особенностей5.
Жалобы есть? Нет. И не надо. А у вас? Нет. Хорошо. Ах, у вас что-то не так? Да ну что вы! Все у вас хорошо!
Таким образом, вечерний обход довольно часто превращался в формальность. Иногда не выполнялся вовсе. Нередко проходил в виде осмотра только нескольких наиболее тяжелых не стабильных больных. А в тех случаях, когда дежурившая сестра того стоила, плавно переходил в бессонное ночное бдение все на той же расшатанной кушетке, на которой сейчас восседали две опытные, но стареющие сестры с большими грудями, широкими задами и сформированной надлобковой складкой, напоминавшей о несоблюденной диете.
Павлу оставалось обойти последнее отделение, свое. Он уже пробежался по торакальному и абдоминальному. Там лечились больные со злокачественными заболеваниями грудной и брюшной полости, соответственно. Он был далек от лечения подобной патологии и основной целью обхода было исключить «экстренные» случаи. Это могло быть, что угодно. От необходимости срочной операции и перевода больного в реанимацию до драки с пьяным больным или пробравшимся в здание больницы наркоманом.
К счастью, пока дежурство протекало спокойно, везде порядок, неприлично пьяных не было ни среди больных, ни среди персонала, больных, чье состояние заметно бы ухудшилось за время дежурства тоже не было.
У себя он обычно не спешил. Он подолгу задерживался в каждой палате приседал на край кровати для того, чтобы пощупать ткани, поближе вглядеться в рану, помять живот, сосчитать пульс, выслушать. И пациенты, распознав в нем заведующего и чувствуя, что он расположен к беседе, охотно высказывались, порою не стесняясь в выражениях. А он легко разделял пустые причитания страдающих людей и недопустимые оплошности со стороны медиков врачей, сестер, санитарок. Вырвавшаяся фраза, двояко трактуемая. Поверхностный или равнодушный осмотр, грубость, нетерпеливость, забывчивость. Павел знал, что последнее есть результат той нагрузки, физической и психологической, которую испытывают хирурги, но все же Значит предстоит разговор с проштрафившимся доктором. Да, он умел поставить на место и своего коллегу и пациента, когда тот, пользуясь «законными» привилегиями больного, досаждал мелочными глупыми придирками, нервирующими и раздражающими Павла, да и остальных сотрудников, трудно и самоотверженно работающих.
И так обход. Первая палата.
Вхожу в палату. Пациенты женщины немолодые, ближе к шестидесяти. Все больны раком молочной железы, и все прооперированы. Хорошо! Синдром ожидания уже позади, а потеря груди в их возрасте воспринимается уже не так остро. Настроение в палате неплохое. Вопросов они мне не задают. Исчерпаны вопросы. И я не задерживаюсь. Конечно, я готов к любому разговору. И за двадцать лет работы онкологом приходилось слышать всякое, да и самому говорить разное сам себе теперь удивляюсь, как красиво и убедительно я умею лгать. Знаю, ложь во благо, ложь во спасение И тому подобное. Ерунда! Ложь есть ложь! И она наша врачебная, родная маленькая частица большой лжи нашей жизни, как государственной политики, как пережитка коммунистического мировоззрения. Да и звучит порою глупо. А мне неприятно изрекать глупости. Перед самим собой неприятно и стыдно, но что делать! А чтобы зернышки лжи, рассаженные по головам, умам, рассудкам, взошли верой, необходимо эти самые зерна завернуть в правду!
Следующая палата смотрится похуже. Само помещение пообносилось посильнее. Облупленные тумбочки, на полу рваный линолеум, и черный цемент зияет сквозь прореху, словно раскрытая рана. В углу, там, где расположен умывальник, на стене неприятные подтеки, напоминающие нам о стенах общественного сортира. И настроение похуже.