Подумать только! До революции уже и холодильники в России были. воскликнул Андрей Осипович.
Папа! А эта железная дорога до революции была? спросила Рита.
Впрочем Да, и железная дорога была создана до революции. ответил ей отец.
Значит, это царская железная дорога? удивилась Рита.
Да. Совсем ты запутала меня, не говори так. Говори советская! Все народу дала Советская власть! Ничего не было до революции. Ничего! Смотри-ка, подъезжаем! ответил ей отец.
Какой бы долгой не была дорога, но каждый путь имеет свою конечную станцию. В этот раз это был Дмитров. От Дмитрова они добрались на попутке на грузовике до Рогачёво, над которым торжественно высился голубой купол огромного Никольского храма. Тот самый грандиозный Храм, паривший над Рогачёво, в котором в 1941 году немцы устроили расположение группы «Центр». К счастью, не долго, тогда же в 41-ом их выбили наши. И теперь в освобожденном Рогачево, люди приходили в себя, обживая продолжающуюся жизнь на пепелище войны. До родной деревни Андрея Осиповича немцы не дошли, хотя близлежащие деревни были сожжены. Но, истерзанная войной жизнь все же теплилась в этих местах после отступления фашистов.
Отец договаривался с водителем грузовика на площади около храма о том, чтобы он их подбросил в деревню. А Рита в это время любовалась на купола Никольского храма, подняв голову. Потом, словно, рисуя, обеими руками обвела купола по контуру. Её ручки на фоне неба замерли, как крылья.
Грузовик, миновав пепелища и разруху, воцарившуюся после того, как эти места были захвачены фашистами, но с Божьей милостью были отбиты нашей армией, подъехал к дому родителей Андрея Осиповича.
И теперь Рита особенно остро почувствовала разлуку со всей прежней жизнью. И ее сердечко наполнилось удушающей тоской безысходности. Она заплакала, завыв в голос. В глазах ее потемнело. Она провалилась в тьму, потеряв сознание. Отец подхватил ее на руки и внес в дом родителей.
В не освещенные темные сени, пахнущие лежалым сеном и коровой. Из этой черноты открылась скрипучая деревянная дверь, сколоченная из досок.
Изумившись, что Андрей внес в дом девочку на руках в состоянии обморока, дед и бабушка Риты выбежали им на встречу с ведром воды. Лицо девочки ополоснули водой. Тут Рита и очнулась.
Ну, вот и добрались. С утра вас ждали! сказал дед.
Бабушка Анна Васильевна, подбежав к бочке и, намочив полотенце, еще раз протерла лицо Риты, радуясь встрече с сыном. Хлопотливо расставляя посуду, она, сказала сыну:
Ох! Сынок! Сынок! Садитесь! Поужинаем вместе. Солидный ты какой стал! «Бог напитал, никто не видал. А кто видел, тот не обидел», как говорится. С нами теперь будешь, Ритушка, жить! сказала бабушка, усаживая Риту за стол.
Утром следующего дня Рита проснулась рано. Обрадовалась, что успеет проститься с отцом, еще надеясь, что в деревне она останется не на долго. И, набросив платье, подбежала к двери. Но, не успев толкнуть её от себя, чтобы войти в комнату, где сидели за столом её отец и его родители, остановилась, услыхав разговор, который заставил ее замереть на месте. Это Андрей Осипович разговаривал с родителями о том, чтобы они прописали Риту в деревню, сразу после того, как он выпишет ее из квартиры по возвращению в Кимры.
Мы, Андрюша, девочку к себе жить возьмём. Будем её, сироту, кормить и воспитывать. В этом не сомневайся. Чем можем поможем сироте. Но, прописывать Риту в деревню, сюда в этот дом не станем. И ты девочку не смей из своей директорской квартиры выписывать! И не смей и думать об этом! Мы требуем, чтобы паспорт она получала по прописке в твоей кимрской квартире. Это как же так?!! Квартиру ты получил на жену покойницу, двух дочерей и на старуху тещу, а теперь: вроде, как не нужна дочка! И ее долю в квартире отнять у сироты хочешь! возмущалась, повышая от негодования голос, его мать и бабушка Анна Васильевна.
У меня новая жизнь! Новая жена! Новую семью мне строить нужно! угрюмо отвечал ей сын.
А у нас, Андрей, что ж по-твоему: глаз нету, что ли? Мы же видим, что Рита девчоночка-то не деревенская. Ей образование получать нужно после школы, может быть и в институт поступать нужно будет. Нет, не деревенская она! А, если мы ее в деревню пропишем, значит паспорт она здесь, в деревне получит. А значит паспорт её в сельсовете храниться будет и никуда ей свободно выехать нельзя будет. Это же советская власть, а не царская, когда все свободно по отечеству куда хотели туда и ездили. И на прописку при царе-батюшке никто не смотрел! А теперь из колхозов никуда на учебу без направления от сельсовета её не пускают и ее не выпустят из колхоза. А значит нужно будет перед председателем колхоза выслуживаться, выклянчивать Христа ради у него это направление и её паспорт, чтобы на учебу в город отправиться. Это ж сколько унижений придется нам с матерью пережить, это в какую же зависимость попадем, если придется выклянчивать направление на учебу в сельсовете!!! Ты что забыл, как нас раскулачивать собирались и в Сибирь на погибель выслать? Сам же заступался за нас с матерью, благодаря письму от начальства брата твоего Федора. Забыл, что ль? Забыл, как мать самогонку да водку с закусью председателю колхоза таскала, чтобы отсрочить нашу ссылку и раскулачивание? Чтобы позволил председатель нам в своем доме жизнь свою доживать? Мы в деревне кто? «Недобитки» мы! Недобитые кулаки за то, что трудяги всю жизнь были, не пьющие, не вороватые! К нам навсегда отношение с подозрением! Мы ж для колхоза всегда классовые враги есть и будем. Как бы ни старались, как бы не трудились, и на фронте наши сыночки полегли за отечество, а все одно «недобитки» мы. Да и мы всё-то помним! пытался образумить его отец Осип.