Ну? спрашивает
Димитрия мать.
А что «ну» отвечает священника звать надо. Я-то явственно слышал, как он спрашивал: «Помнишь-ли, Лукерьюшка, как до войны-то мы? Лукерьюшка, а Лукерюшка, а как мы с тобой на сенокос вместе ходили? Любимая», мать вся побледнела и за голову схватилась, а Дмитрий произнес назидательно:
Не с женой-покойницей он разговоры ведет, а с нечистой силой.
Мать тут же, глаза от страха вытаращив, перекрестилась и пробормотала:
Батюшки мои, как же я сама сразу-то не догадалась.
Не медля, прямиком из дому Польщиковых
сходил Дмитрий в церковь Архангела Михаила. И в тот же день священник седой уж
низкоголосый полноватый старик, еще времена Александра, прозванного Освободителем, помнивший, отслужил на Лукерьевой могиле литию. На следующий же день мать спровадила сына в соседние село Симеон
. Нашла повод. А пока его не было, батюшка и амбар, и дом заодно освятил, дом-то уж во второй раз получается, потому как в старину дома как ставили, так и святили сразу.
Ну а под вечер воротился Иван и в амбар привычно почивать пошел. Ночью и Дмитрий устроился в тайнике своем незамеченный. На прежнем месте они с матерью схоронились. Всю ночь просидели-прослушали. Да только храп Иванов и услыхали. С тех самых пор словно оживать он начал. И мертвенная эта самая серость с лица спала, и повеселел, помолодел, побрившись-то, и разговаривать принялся. А в амбаре ночевать перестал. Незачем более. Вот только женился ли сызнова то нам неведомо.