Ночью в закрытом трюме я проверил пакет со свастикой на предмет контрабанды. При помощи фонарика рассмотрел: огромный пакет досок, параллелепипед высотой два и шириной два метра, длиной метра четыре скреплён шестью крепёжными лентами! Было четыре, стало шесть! Несмотря на то, что пакет был опутан слабыми лентами, он казался монолитным и очень плотным. Ударами кувалды с торца я забил несколько досок внутрь пакета, сантиметров на пять. Доски во что-то упёрлись. С другого торца ни одна доска не сдвинулась с места! Внутри пакета что-то было! Производилась погрузка трюма три. Стук в закрытом четвёртом трюме практически не был слышен. Я осторожно выбрался на палубу. Итак, контрабанда находилась в трюме четыре! Дальнейшие действия контрабандистов подтвердили мои подозрения. По окончании погрузки трюм номер четыре его крышка, лазы и входы были заставлены палубным грузом: проникнуть в трюм в течение рейса было невозможно!
Невозможно, если бы не мой пустяк в виде отдраенной горловины тоннеля двойного дна вход снизу в трюм номер четыре! Горловина была сделана на ремонте механиками самостоятельно, в чертежах судна она отсутствовала. Обнаружил её случайно, зная, что в этом месте внизу должен быть тоннель двойного дна. Замаскированная, засыпанная опилками, освобождённая от гаек-задраек крышка горловины находилась на деке палубы четвёртого трюма, меж загадочных доскопакетов пилолеса. Как упоминал, в тоннель двойного дна можно было проникнуть из машинного отделения. Это не мой путь! Другой выход или второй задраенный вход в тоннель находился под полубаком, метрах в восьмидесяти от четвёртого трюма. Под полубаком рядом с шахтой спуска в тоннель соседствовали металлические двери в цепные ящики якорь цепей. Под полубаком находилась и тросовая, кладовая, где хранились тросы и всякий хлам. На двери цепных ящиков я приладил проушины. Навесил замки. Ключи хранились у меня в левом кармане. В Бразилии я заказал тридцать семь спасательных жилетов. Три десятка старых советских жилетов с сигнальными лампочками и батарейками «Маячок» я приказал боцману снести в тросовую. В кладовую, под полубак.
До начала февраля 1995 года «Каяла» ходила по речке Пара. Река вифлеемских контрабандистов шириной была метров триста-четыреста. Вифлеемские мафиози рыскали по деревням, собирая пилолес в остальные трюмы. Мафия заметала следы, погрузив сверху пакетов с контрабандой ещё семь рядов, если считать пакеты, погруженные в четвёртый твиндек. Меченый вифлеемской мафией старпом под полубаком, из помещения тросовой, сделал свою резиденцию. Когда я появлялся на баке, Даргавс и капитан-зомби с мостика наблюдали за мной, заглядывая сверху в примыкающий к надстройке трюм номер четыре. Мафиози были рады, что чиф от них далеко! Мне было не до мафии! Полубаковую бункер-резиденцию я хорошенько обустроил. Притащил фонари, лампы из шлюпочного снабжения. Принёс инструмент, лом, фомку, пустые мешки, брезенты. Сделал экстрактор для вытаскивания досок из торцов пакетов. Экстрактор должен был работать в ограниченном пространстве!
В начале февраля 1995 года тяжёлая, нагруженная «Каяла», набив досками трюмы, неся лесной караван на палубе, взяла курс на континент, стремясь в Португалию. Начались ходовые вахты. Вахта судоводителей начинается с восьми склянок. Судно выходит в океан, рулевой матрос покидает мостик. В океане штурман, он же помощник капитана, на мостике один. Правит судном авторулевой. Штурман как истукан стоит, пялится за горизонт. Бродит морской офицер по мостику! Спутниковая навигационная система помогает ставить штурману-офицеру отметки местоположения судна на карте. Записывает вахтенный офицер в судовой журнал стандартные фразы. Производит действия для безопасного расхождения с другими судами. При необходимости, задаёт судоводитель авторулевому иной, скорректированный курс. С 4 до 8 часов утра я нёс собачью ходовую вахту. С 16 до 20 часов томился на вечерней вахте. В 11 часов вечера, после шести склянок, в двадцать три ноль ноль, просмотрев видеофильм в столовой в обществе голодного, враждебно настроенного ко мне экипажа, я с оскорблённым величием удалялся спать. Из каюты через иллюминатор в темноте я спрыгивал на палубу. Тайком пробравшись под полубак, опускался в бездну двойного дна. С ноля часов, то есть с полуночи до трёх часов ночи, до шести склянок я находился в трюме номер четыре. В контрабандный трюм попадал, проползая под трюмами номер один, номер два и номер три. В трубном тоннеле были рельсы, дрезина. Ржавая тележка-дрезина не сдвигалась с места! Приходилось ползти на животе. Шагал я гусиным шагом на карачках, в проклятом, тесном, тёмном тоннеле двойного дна. В тоннель моряки никогда не заглядывают, тоннель нужен для ремонта теплохода в доке. На голове у меня была каска с фонарём. Я довольно шустро протискивался сквозь открытую горловину тоннеля на тесную деку четвёртого трюма. Работал в отвоёванном мною в порту Бревис пространстве меж монолитными пакетами досок. Очень интересовался, который час. Нужно было вовремя возвратиться, не опоздать на вахту. С собой были часы, подаренные матерью. Я любовно прислушивался к их бодрому тиканью. У них был особенно громкий ход в моём склепе, да это было так. Казалось, звук усиливался, отражаясь от деревянных стен, туго стянутых пакетов с досками. Я бережно заводил часы, боясь, как бы они случайно не остановились и не сбили меня со счёта. Я занимался четырьмя контрабандными вифлеемскими, бревисскими пакетами. На пакетах с острова Маражо тускло виднелась мелкая маркировка в виде свастики, полумесяца, либо серпа и молота, или это была одинокая звезда Давида. Длиной пакеты были до четырёх метров, шириной метра два и высотой с человеческий рост. Проходы к пакетам были тесны и низки. Я похудел за эти восемь дней на десяток килограммов! За эти кошмарные восемь дней, за восемь суток пути от устья Амазонки до континента, я стал тощим как глист! Я понял, каково глистам в требухе и сам стал похож на червя. Морской глист-древоточец, в трюме, забитым досками, оценивал ситуацию. Глист тыкался чувствительным носом в доско-пакеты с хитрой маркировкой, оценивая на выпуклый морской глаз их возможность вскрытия.