И как раз-таки в том все и дело, что их нынче, и близко-то никак пока попросту не хватает, а в особенности в том совсем не приемлющем каких-либо решительных ограничений самом уж как он есть образе потребительской мысли широкого, словно море, людского сознания.
И это исключительно разве что при помощи светлых, но никак не идеалистически-воинственных веяний и можно будет со временем более чем безоблачно и счастливо некогда и вправду еще же умудриться сколь доблестно и яро победить всю ту жуткую темень изощренно-коварного прошлого.
И оно между тем попросту никак и близко ведь неистребимо яростными искрами доблестно сверкающего ума
Поскольку слишком уж до чего нередко крайне еще сильны во всем этом мире сущие проявления неистово-злорадной нетерпимости и лютого лицемерного холода, как и всяческих смертоносных интриг тех-то самых людей, что и впрямь-таки являют собой разум честь и достоинство всего своего поколения.
Как это было у большого поэта и барда Александра Дольского.
«Даже ум высокий, светлый, если чуточку усох, опускается до сплетен и до палок в колесо».
4
Однако все это, разумеется, никак не принижает величественную высоту всех тех гениальных мыслителей и духовных гигантов, что никак и нисколько внутри своего сознания вовсе не подрастеряли все свои вполне достойные ориентиры в темных закоулках еще ведь тех донельзя и поныне же злосчастных средневековых дрязг.
Их подвиг попросту никак невозможно переоценить.
Раз в тех, извилистыми ручьями впустую извивающихся «прениях» практически всегда звонко и колко обесценивалось буквально всякое новое слово, бесконечным количеством придирок, как правило, заключавшихся в довольно строгих и беспрестанных инспекциях его почти незрячего соответствия всем тем до чего давнишним, веками выработанным схоластическим религиозным клише.
А при подобного рода повседневных делах сохранить веру в чистое, как само небо добро, нисколько не деля его при этом на «наше» и «сугубо ведь, значит, и близко не наше», было уж абсолютно так нисколько непросто.
5
И это одни те наиболее яркие из всех вот затронутых культурой представителей образованного человечества и сумели сберечь внутри своего «Я» ту слабую искорку, бесконечно малый огонек стародавнего античного света, всю свою жизнь так и проживя в серой подвальной сырости.
И главное довелось, им все это осуществить сколь до чего еще более чем неизменно ведь обретаясь посреди суровой и фанатичной необъятности, яростно и безумно источающей одно лишь высокое пламя средневековых костров.
И их-то тогда было и впрямь столь до смешного ничтожно мало, тех безгранично мудрых людей, кто несмотря ни на что все-таки вполне вот достойно умудрился остаться полноценно верным тем наиболее основным жизненным приоритетам, выработанным еще в античную и раннехристианскую эпоху.
И это разве что им и, оказалось, как есть по силам, да и по сердцу, нисколько не позабыть про то светлое нынче (для них), несомненно, уж полностью прежнее прошлое.
А между тем все это никак и нисколько не иначе, а вполне однозначно происходило в том самом треклятом мире донельзя высушенной, твердолобой и отчаянно казуистической схоластики.
Ну а ко всему прочему еще и бешеного пыла никак нескончаемого засилья религиозного фанатизма.
6
Однако кто-то вот при всем том явно сумел остаться безошибочно верным свету хотя и древних, но нисколько никак при всем том вовсе и близко ныне не устаревших величественных достижений в области до чего еще благосклонно (по отношению ко всему человечеству) мыслящего разума, а также и вообще всей той высокой духовности.
Не все же философы внутри всякой той сугубо так отдельно взятой своей индивидуальности до чего ведь наспех более чем самозабвенно стушевывали и обезличивали все ее именно, что наиболее бесценно и доподлинно оригинальные черты.
Только и всего, что на самый тот передний план и выставляя, самозабвенно и доблестно единственное, что всегда и во всем более чем до чего еще незамысловато правое, монолитное государство, как и все его наивысшие общественные, а не личные ценности.
И это как раз те самые неприметно скромные сподвижники добра и пронесли в самих себе все те великие блага всей той на редкость возвышенной и высокой культуры, и это как раз-таки именно им подчас и довелось являться сущими страдальцами, из-за одной той крайне во всем безмерно наивной своей житейской глупости.